Картина дышала. Полотно стало наполняться чем – то изнутри и разрастаться. Люди отступили в глубину зала, но продолжали, как завороженные, неотрывно смотреть на картину. И вдруг в правом нижнем углу холст дал трещину.

И тогда, в звенящей тишине зала, откуда – то из глубины картины, раздался чистый и звонкий детский голосок. – Мамочка, посмотри, какое большое полотно! Вот бы мне такое! Я бы нарисовала на нём большое – пребольшое солнышко!

И как только затих детский голосок, картина мгновенно успокоилась. Краски стали блекнуть, а затем и вовсе пропали. Полотно заискрилось белизной и на нём, словно по мановению волшебной палочки, проявился сначала выпуклый круглый контур, окрасившийся в оранжевый цвет, а затем от него потянулись к краям картины длинные лучи. Картина засияла оранжевым солнцем, и с холста по залу разлился яркий свет. Солнечные зайчики весело запрыгали по живописным полотнам, заставляя их оживать.

Художник стоял у окна. Он наблюдал за маленькой девочкой, играющей в саду, в который выходили окна выставочного зала. Его серые, с лёгким прищуром глаза искрились, на губах играла лёгкая улыбка. Это она, маленькая фея, спасла его картину, когда вчера, перед самым закрытием выставки, вбежала в зал, держа в крохотной ручке большой розовый шар на длинной нитке.

Дом на окраине городка горел всеми окнами. Отблески огней плясали на белом снегу, кружились в воздухе яркими снежинками. Внутри дома было жарко натоплено, а на улице протяжно выла метель.

В большой спальне на втором этаже, заставленной старинной мебелью, на широкой кровати, стоящей недалеко от камина, умирала больная женщина.

Рядом с кроватью умирающей, на стуле с высокой резной спинкой, наклонившись к женщине, сидел молодой мужчина. Мужчина держал руку женщины в своей руке. На его лице была гримаса скорби и боли, глаза неотрывно смотрели на лицо умирающей.

Женщина открыла глаза. Её грудь колыхнулась, сделав слабый вдох. Рука несильно сжала руку сына. Чуть слышно заговорила. Мужчина наклонился почти к самому лицу умирающей, чтобы расслышать слова.

– Не горюй, просто время моё пришло. Так уж получилось. Жаль мне только, что деток твоих не увижу. – Женщина тяжело вздохнула и стала резко бледнеть. – Хочу сказать тебе – Колье, которое осталось у меня от матери… – Она не закончила фразу, как – то странно посмотрела на сына и замолчала.

Мужчина сжал ещё тёплые ладони матери и заплакал. Почти до утра он просидел у постели ушедшей матери, затем спустился в гостиную, прилег на диван. Будить жену он не решился, да и помочь она ничем не могла. Был слишком ранний час, чтобы начинать заниматься приготовлениями к похоронам.

К вечеру дом был наполнен родственниками, приехавшими проститься с умершей. Помочь с похоронами Прохору вызвались его дядька Иван, племянница матушки Анна и брат Прохора Виктор. Женщины хлопотали на кухне. Одна только жена Прохора Марина, не принимала во всем этом участия. Она почти не выходила из спальни, целый день лежала на кровати, листала модные журналы. Утром, когда Прохор сказал ей, что матушка скончалась, она без тени сожаления, пожала плечами, ни проронив ни единого слова. Прохору на миг показалось, что по лицу Марины скользнула улыбка. Но он подумал о том, что Марина просто устала от длительной болезни матушки, её вымотало и то, что ей одной приходилось оставаться долгими днями с больной, а ему уже лезет в голову всякая ерунда от бессонной и тяжёлой ночи.

Прошло три месяца. Весна отвоёвывала свои права. Капели звонко стучали по тротуарам, барабанили по крышам и подоконникам, солнце, грея стылую землю, выкатывалось ярким шаром на самую середину голубого неба и подолгу не уходило к закату.