И она позвала их в дебри и тронула кобылицу. Отозвался Игорь, Олег махнул рукой, дескать мне уже с вами не сравняться – так спешите больше за собой поспеть, чем будете ждать, пока старик распрямится.

Любила вольность и ей нравился полёт на белой кобылице. И хотелось, что бы рядом был Игорь.

Она летела сама белой кобылицей, припав к златогривой шее и привстав на золотых стременах, оставляя за собой лёгкое облачко пыли. Она летела к виднеющемуся за посекой лесу.

– Пойдём и расскажем всё Правителю. – сказал Игорь.

– Зачем? Или ты забыл, что правление Олега закончилось твоей женитьбой. Ты Князь, и этим – Правитель.

– Я не могу переступить через волю отца своего, Рюрика. Не могу полянам дать пример несдержания отеческого наказа, наследовать Олегу волю его: быть Правителем и моим воспитателем до кончины его. Он будет судить мои сомнения и трудности, то, что непонятно нам.

– Нам? – спросила Ольга в недоумении. – Нам. – ответил Игорь. – Поскольку я во власти не только наследства Рюрика, я глубоко убеждён в уме и прозорливости Олега. Куда это ты вздумала на ночь глядя?

– В сторону древлянской земли. Только вдвоём.

И она снова скакала на белой кобылице под стук лошадиных копыт впереди Князя, заставляя его быть приземлённым с ней. Они останавливались несколько раз в полной тишине леса и молчали, потом вдруг неслись дальше без разбора куда. И вот в очередной раз остановились, лошади издавали потный запах и мотая головами брызгали пеной. Ольга дождалась пока Игорь первым спрыгнет с седла и подойдёт. Он подошёл и протянул руки. Она нагнулась и обхватив его сползла с лошади с задранным сарафаном. Так он и положил обнимающую его Ольгу возле копыт белой кобылиц. Было совершенно темно, когда Ольга почувствовала, что её кто то мягко тронул рукой: очнись. Она повернула голову и открыла сомкнутые глаза. Игорь тяжело дышал и ещё не успокоился. Высокие деревья стояли над ними смиренные, тихие, точно стыдясь их проказ у них на виду. И умные лошади оставались стоять на своих местах, словно охраняя их минутное влечение. Оказалось, что заря ещё не погасла, большая грозоваая туча уходила с неба, открывая последние багряные лучи свободе и эти лучи тихо проникали в темноту земли.

Это было совсем по другому. Это было как удар молнии, словно серебряноголовый Мироправитель Перун, творец молнии, направил в неё и поразил ослепляющей молнией, заставил содрогнуться всем прекрасным телом и доброй душой и кричать на весь лес: что это! Что это! И ждать ответа не от кого, зная наперёд, что ЭТО – так надо и никто не скажет «что это» так бывает и что это необъяснимо. Но, всё – таки, что Это? Если это не молнии Перуна? Тогда выхода нет?

В эту раннюю пору не спалось Олегу. Он вышел из своего терема похожего на жилище простых славян, но для чего, он сам не знал. Ему просто не спалось и виделось прошлое, почти забытое.

Не давало покоя давнее убийство Аскольда и Дира, своих соплеменников, на берегу Днепра, на высоких кручах и завладение Киевом злодейством, когда он на руках держал Игоря, ещё несмышлёныша, видевшего весь этот кровавый ужас и оставившего в себе на всю жизнь. Только после свадьбы парень отошёл, подобрел сердцем, и, кажется, совсем забыл былое давних лет. А ведь не прибегни он к присоединению Киева, поправлял себя Олег, то почему братья не удумали сотворить с ним такое же. Знал он, что и многие варяги знали о нетерпении братьев к Рюрику, а Рюрика к братьям. Но он опередил и тайный завет Рюрика исполнил, соединил новгородский Север и киевский Юг в одно Государство – в Русское государство или просто Русь, то ли варяжская, то ли славянская. Но поначалу точно ни та, ни другая, скорее – совместная, славяно – варяжская. А как её назвать? Вот печенегов отогнать от границ никак не удаётся, да слух идёт в Византии, что новая сила в степях явилась, которая и подпирает печенегов уйти вовсе из степей. Так куда им деваться? Некуда. От того и ещё более дерзки и малодушны порой. Вот Игорю бы и взяться за это дело, а я уже не полководец, на коня еле взлезаю и меч не в силах держать.