21 марта, дача. Приехал сегодня днем. Три дня валил снег – по колено. Расчистил, жду завтра Л. с Женечкой.

Набросал план теоретического введения к лекциям по исторической поэтике русской литературы, которое может быть развернуто в отдельную книжку по теоретической поэтике.

23 марта, дача. Вчера приехали Л. с Женечкой. Мы с Л. сразу пошли на лыжах, прокладывая лыжню по полуметровому снегу (оказывается, по снегу в этом месяце какой-то рекорд), а Женечка играла в снегу.

Вечером все втроем смотрели комету, так и в бинокль. Зрелище незабываемое, поймешь наблюдавших комету Галлея в 1812 г. <…>.

29 марта. Насколько проза – даже такая скромная, как моя, – насколько она сложней литературоведения, сколько в ней странного, подсознательного, необъяснимого.

9 апреля. Не писал прозу недели две. <…> Сегодня, с громадными усилиями почти все разбросав, пописал кое-что. М. б. и напишу что-нибудь стоющее – если Бог даст жизни.

6 мая. <…> Праздничные свободные дни провел бездарно – перебирал бумажки (по прозе), нового ничего не написал. Какой-то ступор. Или так всегда бывает у прозаиков? Привык к науке – сядешь за стол – и как из тюбика идут мысли и страницы.

9 мая. Весь день почти не работал (впрочем, странички 2 написал) – смотрел по ТВ хроникальные и прочие фильмы о войне. Как все это во мне живо, а ведь мало было лет в войну. Видимо, мое поколение – последнее с живым ощущением великой войны. Поговорил по телефону с мамой – о войне. «Этот праздник не сравню ни с каким другим», – сказала она. Вспомнила, что папа не верил в 7 млн. погибших – цифру, которую называли в 45 году. Он говорил, что у нас врут всегда, – погибших было 15 млн. А дед говорил: втрое, т. е. 21 млн. Сегодня сказали – 27. Через войну прошло 40 млн. солдат. Погибла – половина.

10 мая. Сегодня писалось. Если удастся, роман будет свидетельством представителя последнего военного поколения – представителя особого, свободного в детстве от яда советской пропаганды.

Л. звонила из Италии <…>.

12 мая. Перепечатал начало романа, то, что давно лежало в рукописи, первые пять глав: «Армреслинг в Чебачинске», «Претенденты на наследство», «Воспитанница ин-та благородных девиц», «Четвертая сибирская волна», «Клава и Валя». Получилось всего 37 стр. на машинке. Думал: некоторые главы будут страниц по 15–20, а получились – 6–8 страничные главки! Видимо, многолетние занятия Чеховым так въелись в плоть и кровь, что уже органически не могу писать более пространно, хотя материала хоть отбавляй, и Л. говорила (и другие читатели тоже): жалко, что глава кончается, хочется еще.

29 мая. 25-го были с Л. в немецком посольстве, а 26-го (воскр.) – в Доме журналиста по поводу врученья Виктору Астафьеву Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера. В посольстве общался с Фазилем Искандером, Латыниными <…>, Витей Ерофеевым <…>.

В Доме журналиста было само вручение. Вел Св. Бэлза <…>. Когда уже все выступили, я сказал Л.: «Где же блестящие выступления? Куда все делись?» Вдруг она подымает руку. Бэлза торжественно: «Мариэтта Чудакова!» И выступила лучше всех.

27-го был в Твери, работал в библиотеке <…>.

8 июня.<…> Сегодня с утра занятия идут плохо – за завтраком видел фильм, как целыми стадами отстреливают слонов, которых расплодилось в каком-то африканском заповеднике слишком много. Стадо мечется, не понимая, в ужасе, закрывая телами малышей, но выстрелы гремят и гремят. Жаль, не показали близко стрелков – хотелось бы посмотреть им в лицо.

Вечер. Только расписался, пошел чай пить, включил ТВ – передача, как забивают детенышей тюленей; показали их печальные черные глазки. Ну что ты будешь делать!..