Но надо было идти, и Степан, преодолевая барьеры и препятствия, попеременно прыгая то в длину, то в высоту, то с десятиметрового, то с пятиметрового трамплина, а в конце даже оказавшись внезапно в плавках и купальной шапочке, прыгнул с парашютом, держа в одной руке ядро для метания, а в другой – клюшку для гольфа. Естественно, что он занимал во всех видах спорта только первые места. Его везде награждали, он стоял на первой ступени пьедестала, слушая государственной гимн, его обнимали, поздравляли, рекой лилось шампанское. В конце концов, он все-таки добрался до дверей своей комнаты. Толкнул ее, зашел внутрь и …

На втором этаже, на диване сидел огромного размера, отливающий стальными бликами, чуть опущенный, словно готовый для захвата какой-то гигантской невиданной гайки – РАЗВОДНОЙ КЛЮЧ!

***

Олеся весело щебетала со своей подругой Танечкой, которой она совершенно случайно позвонила, как только за Степаном закрылась дверь.

– Ой, слушай, он такой милый, такой импозантный – цветы мне подарил, мы с ним почти час гуляли – и о Вольтере разговаривали и об Аристотеле, и что такое Фэн-шуй он знает, и кайтингом он меня уже позвал заниматься… Представляешь? А на переходе на нас беспризорник какой-то налетел, так он ему целую речь загнул о пролетариате, о мировой революции… И смотрит на меня все время так, будто в первый раз видит, будто удивляется. Словно каждый раз во мне что-то новое открывает и… признался потом в чем дело – красавицей назвал! Какая ты, говорит… Красавица! Представляешь?

На этих словах открылась дверь, и в комнату вдвинулся несколько потрепанный, поцарапанный и перепачканный чем-то коричневым Степан.

Термин «вдвинулся» используется здесь потому, что иное определение разновидности человеческой походки в данном случае дать невозможно. Потому что в данном случае походка была отдельно, а человек – отдельно. Ноги, неравномерно семеня вперед-назад и временами делая окружности и вензеля, притоптывая и пошаркивая, внесли солидное, с серьезным лицом корифея научной мысли и отца русской демократии, тело Степана. Ноги подвели Степана к Олесе и задумчиво шаркнули перед лестницей, ведущей наверх. Решились. Олеся с изумлением смотрела на Степана.

«Какой серьезный! Какой интересный! И опять на меня смотрит, словно что-то новое для себя открыл. Это ничего, что музыкант, – думала Олеся. – Из музыкантов после женитьбы отличные строители получаются. А строитель – хорошая профессия, надежная!» – Олеся живо вообразила, что она уже вышла за Степана замуж, и тот сейчас уходит на стройку вуманное зимнее утро с любовно сделанным ею бутербродом в рюкзаке…

Ноги дробно поднимали тело по ступеням; дробность объяснялась тем, что каждая нога по нескольку раз наступала на одну и ту же ступень. Таким образом, подъем на второй этаж напоминал сложноисполнимый танец чечетку. Туловище – особенно это было заметно к концу подъема – равномерно то поднималось, то опускалось, поглядывая многозначительно на Олесю и снова то скрывалось из вида, то выдвигалось торжественно и серьезно под стук выбивающих чечетку ног…

Наконец ноги подняли тело, и оно, как показалось Олесе, с сомнением посмотрело на нее. Она тут же поспешила развеять сомнения. У нее их уже не оставалось. Это был ОН!!!

– Ну, я пойду мыться? – нежно и застенчиво, как бы спрашивая саму себя и себе самой отвечая, спросила она.

Степан молчал, только ноги слегка покачивали его, как исполинскую башню…

«Молчание – знак согласия, – тут же решила Олеся и прытко соскочила с постели. – Я быстро, пять минут; да я уже и мытая – в бане сегодня с подружками была – вот уж не думала, что пригодится, – немножко соврала она, – сейчас…»