Проходят годы. Но струящийся свет нежности, ласки, обожания, беспредельной доброты, жизнелюбия, невозможного счастья и боли от утраты захлестывает каждую клеточку твоего существа, когда говоришь или просто думаешь, произнося мысленно это лучезарное слово: «Мама!»

Оно было твоим первым осознанным словом на Земле. Возможно, с ним ты уйдешь в небытие. Но пока встречаешь рассветы, чувствуешь, творишь, мыслишь, живешь, образ горячо любимой мамы ведет тебя, крепко держа за руку, как в детстве, поднимает с больничной кровати, приходит во сне, поддерживает и спасает.

И ты поэтому – счастливый человек!

Зима навалилась в последнюю неделю ноября свирепыми морозами без снега. Вода в курятнике к утру в старой кастрюле промерзала до дна. У петуха побелели кончики обмороженного гребешка. Спасало живность – кур и кабанчика в саманном сарае – только присутствие коровы Марты.

За ночь голландка в зале остывала, угли покрывались легчайшим слоем серого пепла, но при помешивании кочергой начинали подозрительно перемигиваться красноватыми искрами.

Дом был старый, деревянный, обмазанный глиной, на высоком кирпичном фундаменте – кулацкий, построенный до революции. Натопить его до жары было зимой невозможно.

И заставить себя вылезти из-под одеяла в студеную комнату каждое утро было очень трудно. Но папа включал на полную мощность черный приемник, приносил из кухни теплые валенки и напоминал:

– Поторапливайтесь, на зарядку становись!

В кухне было тепло. На чугунной поверхности кирпичной печки уже закипал чайник, пахло горячим какао, душистыми блинчиками с вареньем, на приготовление которых мама была большая мастерица.

В рукомойник для детей наливали теплую воду, а папа, управившись по темному на дворе со скотиной, снимал в тесном чуланчике рабочую одежду и мылся по пояс в тазу с холодной водой.

Завтракали дружно, быстренько собирались на работу. Родители забирали младшую сестренку Вику в начальную школу и торопились – ведь нужно было пройти пешком ровно километр на север до центра, а маме – еще километр до больницы на другом конце села.

Света училась во вторую смену. Она убирала со стола, садилась за уроки, читала, писала, рисовала в тепле, не забывая подсыпать уголь сверху через круглые отверстия в плите.

Через две недели потеплело, северный ветер принес, наконец-то, долгожданный снежок. Он падал так осторожно, как будто там, на небесах еще раздумывали и жадничали тряхануть какое-нибудь облако поусерднее. Снежинки порхали, боясь удариться о замороженную землю и рассыпать свою красоту.

Вечером за ужином мама, словно извиняясь, доложила, что ее посылают в Сталинград на недельные курсы.

– Корову доить не нужно, Марта телиться будет только в середине января. Справитесь тут без меня? – она посмотрела на папу. – Леша! Нам по разнарядке химреактивы и посуду выделили, дают два новых микроскопа и центрифугу для больницы.

– Как же ты, Лидочка, все это довезешь, ведь тебе придется делать пересадку в Саратове! Неужели скоро дождемся завершения строительства Волжской ГЭС и плотины через Волгу?

– Довезу, не первый раз! Носильщика возьму. Когда-нибудь будем вспоминать, как добирались до областного центра окружным путем.

Мама уехала в обед на станцию на автобусе, а папа вечером разложил на кухонном столе свои рыбацкие ценности: коробочки с крючками, катушки с леской, поплавки, блесны.

Вика играла в куклы, а Света «приклеилась» к столу возле отца:

– Папа, ты на рыбалку собрался? Возьми меня с собой! Мама не узнает! Ну, пожалуйста!

– Светочка, мы поедем на машине далеко, где-то за 15 километров. И там будут одни мужчины с моей работы. Вдруг замерзнешь, простынешь, заболеешь! Нет, нет, рыбачили с тобой летом, вот весну и подождем!