В Бермондси моей единственной близкой подругой была Анджела, но теперь я впервые в жизни стала частью целой компании своих ровесников и была в восторге от происходящего. Мне безумно нравилась такая жизнь. Я понимала, что однажды мне придется уехать отсюда, но пока это чудесное место было моим домом, и я не желала терять ни минуты.

Я скучала по семье, но иногда, глядя на покрытые снегом холмы, чувствовала, что могла бы остаться здесь навсегда. Мне все здесь нравилось: и дом, и часовня, в которую мы с Олив так и прокрадывались, пока дьявол не видит. Я с восторгом наблюдала смену времен года, которой толком не замечала в Бермондси. Там смог часто смешивался с туманом, поднимавшимся от реки, и почти полностью заслонял солнце, а небо вечно казалось серым. Не было цветов, которые напомнили бы о начале весны, не было желтеющих по осени листьев, которые осыпались бы на землю и шуршали под ногами. Ну а летом стояла просто ужасная духота. В нашей квартире было всего одно окно, и временами становилось нечем дышать. Казалось, что воздух просто не может проникнуть в этот тесный лабиринт из высоких зданий. Пот стекал по спинам полураздетых грузчиков, таскавших тяжелые мешки на баржи. В карманах у рабочих лежали старые лоскуты ткани, чтобы вытирать лицо. Некоторые повязывали эти тряпки на головы, становясь похожими на пиратов. В жару люди чаще злились друг на друга. Детей чаще лупили, мужей чаще пилили. Все ругались больше, чем обычно. Летом в Бермондси можно было услышать кучу бранных слов.

Казалось, все шло уж слишком хорошо – в таких случаях жди беды, ведь так? Было ли у меня предчувствие? Или я просто не могла поверить, как нам повезло, что мы оказались здесь, за много миль от родного дома, и попали в дом к людям, которые любили нас и заботились как о родных?

Все мои страхи сбылись однажды вечером, когда мы влетели в кухню с чудесными новостями о том, что в школе устроят рождественскую ярмарку.

Тетя Бет и дядя Дилан сидели за столом.

– Нужно обязательно испечь пироги. Можно, тетенька Тетя? – воскликнула Олив.

Но та не ответила, и я поняла: что-то случилось.

– Сядьте, девочки, – велел дядя Дилан.

Олив продолжила щебетать:

– За лучшие пироги будут давать призы! Вы мне поможете, тетенька Тетя?

– Помолчи, Олив, – велела я.

– Я рассказываю тетеньке Тете про пироги.

– Понимаю, милая, но сейчас нужно немного помолчать.

– Нам нужно кое-что вам сообщить, – начал дядя Дилан.

– Вы ждете ребеночка? Ой, вот бы здорово! Я так люблю малышей! Я могу помочь за ним присматривать, – пообещала Олив. От нетерпения ей не сиделось на месте.

Тетя Бет погрустнела.

– Нет, Олив, мы не ждем ребенка.

– Очень жаль, – расстроилась моя сестренка.

Тетя Бет печально улыбнулась:

– Да, согласна.

– Я подумала, вдруг Боженька решил все же послать вам ребенка.

– Олив, замолчи, пожалуйста, – одернула ее я. – И сядь, прошу тебя.

Дядя Дилан опустил взгляд и какое-то время молчал. Тетя Бет протянула руку и сжала его пальцы и своих. Он тяжело вздохнул и посмотрел на нас.

– Сегодня нам сообщили, что мы должны уехать из этого дома.

– Почему? – нахмурилась я.

– Потому что мы нужны в городе, где сможем принести больше пользы пастве.

– Но вы нужны и здесь. Кто же будет заниматься церковью? Кто будет устраивать танцы и включать кино на проекторе?

– Идет война, Нелл, и всем нам приходится приносить жертвы ради общего дела. Жители Кардиффа каждый день теряют дома и близких. Слово Божие поможет принести им утешение.

– Значит, нам всем придется ехать в треклятый Кардифф?! – возмутилась Олив.

– Не всем, милая, – ответила тетя Бет. – Только мне и дяденьке Дяде.