Сенаторы выслушали доводы императора, и полностью с ним согласились. Весь день продолжалось обсуждение нового тайного закона империи. В конце концов, отцы империи пришли к выводу, что для достижения порядка и спокойствия в державе, важных и влиятельных полководцев в тот момент, когда они находятся на вершине своей власти, желательно устранять с политической арены, чтобы они не могли противоречить императору и претендовать на его власть. Как именно ликвидировать с политической сцены ненадежных военачальников сенаторы и император тоже обговорили.

Был издан эдикт, который предписывал всем без исключения полководцам империи принимать фактическое участие в любом мало-мальски важном военном конфликте. С этих пор любой военачальник Рима, командующий крупным соединением войск, обязан был сам браться за оружие и бок обок со своими верными войсками сражаться с противником. Если же командующий пренебрегал этим правом и во время битвы пребывал в своем лагере – император имел законное право лишить его всех почестей, так же как и жизни.

Зачастую полководцы не смели нарушить это предписание. И большинство из них в последующих битвах из-за своего деятельного участия в бою нередко становилось легкой и желанной добычей противника. Чаще всего, после введения антиполководческого закона, видные командиры так и не возвращались в столицу с триумфом, а вся их слава после победы доставалась именно римским императорам. Но бывали все же случаи, когда у владыки римского могли возникнуть подозрения, что тот или иной командующий войсками жаждет повторить преступление Сципиона Сокрушителя, Гая Сирийского и Марка Кентурия.

На этот случай для императора и его приближенных законом Гнея Юлиуса вводилось специальное право: «Божественное право». Если у владыки возникало подозрение о готовящемся военном заговоре, сенаторы позволяли ему уничтожить главного заговорщика. Едва было дано разрешение на убийство зачинщика беспорядков, как в лагере главного полководца тут же появлялся кто-либо из императорской свиты.

С заподозренным в измене полководцем мило беседовали, угощали его вкусным вином, выслушивали рассказы бедняги о своих славных подвигах и с отеческой любовью хлопали по плечу. Но стоило только ночной темноте накрыть собой военный лагерь, как в тишине, среди тысяч молчаливых солдатских палаток, из главной палатки лагеря, полководческой, раздавался тихий стон. Это был предсмертный стон гнусного высокопоставленного полководца. Его ударили ножом, а затем, для верности, задушили. Наутро тихие и незаметные «люди императора» исчезали, а бездыханное тело главного полководца оставалось лежать без движения в его просторной боевой палатке.

Именно таким «Божественным правом» Рим навсегда обезопасил себя от изменников и гражданских войн. Любой заговор среди своих сограждан или военных теперь легко разрешался с помощью одного хладнокровного, но показательного убийства.

Именно с помощью этого же «Божественного права» Мудрый император Сертор планировал обезопасить себя, свою империю, своего наследника и всех граждан Рима от неблагонадежного и слишком честолюбивого полководца Гнея Серкса.

Глава IV.

Этот прозорливый и шаловливый тонкий лучик света как будто веселился в кромешной тьме и, играя, старался ее разогнать, озарив собой все пространство вокруг. Этот тонкий ярко-желтый луч проникал сквозь небольшое, совсем узкое отверстие, которое располагалось наверху больших, массивных и тесно соединенных дубовых досок, из которых были сконструированы ворота военного лагеря располагавшегося прямо в центре Рима. За этими воротами, внутри лагеря еще находилось несколько десятков людей. Многие из них столпились прямо под оранжевой кирпичной аркой, выстроенной в воротах, которая служила специальным коридором, соединявшим наружный мир и внутренне пространство военного учреждения. Внутри этой длинной арки, словно в глубоком подземном туннеле, несмотря на жаркий и солнечный июльский день, установилась прохладная и немного волнующая темнота. Солнце под арку не проникало, и находящиеся под ее защитой три десятка солдат и офицеров могли наслаждаться темнотой и прохладой, пока их собратья на площади перед воротами страдали от палящего солнца. Прямо у самых ворот, которые открывали выход из под арки и военного лагеря на просторную мостовую, стоял Гай Марк.