Тяжело вздохнув, он вышел в приказчицкую и, не смотря никому из приказчиков в лицо, а потупившись в пол, начал:

– Ну, вот все обижались на Акулину, что и такая она, и сякая, что и самовар вам не ставит, что хлебово плохое варит, так нанял я вам другую кухарку. Не стоите вы этого, по-настоящему не следовало бы вас баловать, жеребцов стоялых, ну да уж добр я… Старайтесь только насчет торговли, чтобы все как следует. Новая кухарка уж будет все в порядке делать, потому за ней ключница будет присматривать. Я Акулину в ключницы взял.

– Так-с… – проговорил кто-то.

Трифон Иванович поднял голову и сверкнул глазами.

– Что «так»? Ты выслушай прежде до конца, а потом и говори «так»… – накинулся он на приказчика и продолжал: – Акулина – женщина хоть и молодая, но сырая, так где же ей, чтобы полы мыть или там прочее… Это ей не под силу… А вот присматривать она может… Да и давно я воображал о ключнице. Человек я вдовый, старый… Где же мне за хозяйством уследить! А она уж уследит. Она женщина замужняя и в деревне свое хозяйство имела. В кухне ей места не было, так я теперь ее в горницы перевел и отдал ей маленькую каморку. Пусть там спит. Все равно у меня эта каморка зря пропадала.

– Это точно-с. Понятное дело… Там им лучше… – отозвался старший приказчик, пожилой уже человек.

– Что «понятное дело»! – заорал на него Трифон Иванович. – Какое еще понятие нашел! А что там ей лучше или не лучше, про это я знаю! Не тебе меня учить! Я женщину для хозяйства возвысил, чтоб вам же было бы хорошо, а у вас сейчас пакость на уме, сумление… Чтобы никогда не слыхал я этого! И чтобы пронзительных улыбок никаких! А ее самое, ежели возвысил в ключницы, то почитать и уважать и Акулиной Степановной называть. Вот мой приказ.

– Слушаем-с… – послышался ответ.

Трифон Иванович повернулся и вышел из приказчицкой.

После объявления своим приказчикам, что кухарка Акулина произведена в ключницы и что ее уже нужно называть не Акулиной, а Акулиной Степановной, Трифон Иванович до того был расстроен и сконфужен, что не нашел ничего лучшего, как отправиться в баню. В баню он ходил после всех переполохов в своей домашней и торговой жизни и искал в бане успокоения. Когда он объявлял в приказчицкой о производстве Акулины в ключницы, Акулина стояла у дверей и подслушивала, и лишь только он вышел из приказчицкой, как она обняла его за шею, притянула к себе и прошептала:

– Милый! За это я и сама вам что-нибудь хорошенькое… Уж так буду любить, так ухаживать…

– Тише ты… Полоумная! Ну вдруг кто войдет! – довольно грубо отстранил ее от себя Трифон Иванович и тотчас же отдал приказ: – Собирай белье. Я иду в баню.

– Господи Иисусе! Да давно ли ходили в баню! – воскликнула Акулина.

– Прошу тебя, тише. И главное, не разыгрывай ты хоть при людях-то мать-командиршу.

– Да какие же тут люди… Что вы!

– А ты думаешь, приказчики теперь не будут подслушивать и следить? Поминутно будут подслушивать. Ну, иди и собирай белье!

– А я думала, что самоварчик… Напились бы вместе чайку.

– После бани чай пить буду. Как приду, так чтобы самовар был готов.

Трифон Иванович ушел в баню. По уходе его в приказчицкой начались разговоры.

– Ловко баба старика слопала! – произнес черненький, прыщавый и косой приказчик Андреян. – Вот ты и смотри на нее, на тихоню да на дуру! А ведь на взгляд дура вдоль и поперек была.

Белокурый приказчик Василий кивнул на дверь и прошептал:

– Смотри, не подслушивает ли? Живо нажалуется самому.

– А плевать я на нее хотел! Неужто ты думаешь, я ей покорюсь? Ни в жизнь не покорюсь. Для меня она как была прислужающая, так прислужающая и останется.