Аня оглянулась и увидела, как молодой охранник поскальзывается на мерных лентах, выловленных другим сотрудником из бассейна, и падает. Она засмеялась и бросилась в боковой проход между сиденьями, свернула в служебный коридор, в еще один. Тяжёлая от воды одежда мешала и путалась под ногами, за Аней по полу вилась дорожка из воды. Тело била дрожь, зубы стучали, в голове опустело.

На ходу Аня открыла телефон и подцепила фото на свою страницу в «Пороге». В плечо больно ударился косяк, заорала сигнализация, и тут что-то с силой толкнуло Аню в спину.

Она упала на бок – телефон отлетел в сторону, в локоть и бедро ударил небесно-голубой, в цвет волн, линолеум. Проскользив по нему по инерции, Аня с трудом развернулась и увидела пузатого охранника. Лицо его перекосило от ярости, он до боли заламывал Ане руки, хотя она даже не сопротивлялась.

– Посмотрим, как ты в полиции побегаешь!

Телефон Ани, лежащий на полу, бренькнул, и она выгнулась дельфином, чтобы посмотреть на экран. Высветилась надпись, что регистрация пройдена, и следом отобразилась страница Ани: пустой список выполненных заданий, пустой список друзей, рейтинг пользователей.

На первом месте висело фото Саши. Её красивое лицо перечёркивала лента, чёрная, как могильный гранит. Голову венчала нелепая золотая корона с недостижимыми для остальных двумя тысячами пятьюстами восьмью баллами.

Автоматические двери поскрипели и разъехались, в лицо подул прохладный ветерок. Константин Михайлович вышел из супермаркета на одноэтажную старокрымскую улочку, перехватил удобнее пакет с торчащими из него багетом и панамкой, закурил. Тёплый дым заполнил грудь, на сердце полегчало. Уже на ходу Константин Михайлович надел гигантские, как осиные гнезда, наушники, которые ему на пятидесятилетие подарили Слава и Аня. Казалось бы, дурацкий подарок для руководителя следственного отдела, но куда теперь без музыки? Без музыки – тоска, хтонь, увядание. Без музыки…

Константин Михайлович включил радио. Был перерыв между передачами, и играла песня: что-то западное, тяжеловатое. Константин Михайлович такое не любил, но голос вокалиста звучал приятно и бодрил шаг. Менять частоту не хотелось.

Позади осталась четырёхэтажная гимназия и банк, у халяльного магазина Константин Михайлович свернул на Горького и с удивлением заметил сына. Слава подпирал их забор из красного оргстекла и, как подросток, что-то бездумно тыкал в телефоне.

За сыном и забором выглядывал типичный старокрымский домик из самана: побелённые известью стены; черепица «татарка»; деревянные красные окна; застеклённая веранда, на которой раньше так любили сидеть и Марина, и Слава.

Константин Михайлович стряхнул пепел с сигареты и попытался придать лицу невозмутимое выражение. В последние годы Слава всегда пропускал дни рождения матери, стоило уже привыкнуть.

– Знаешь, кто поёт? – спросил Константин Михайлович, подойдя. Он снял и протянул наушники.

Слава послушал, театрально покивал головой в такт ударным.

– Аннушку спрошу. Я не настолько стар душой.

– Голос приятный.

– Уже знаешь про Иннокентия Александровича?

Константин Михайлович затянулся сигареткой.

– Вы на особом контроле.

Слава на секунду растерялся, и Константин Михайлович почувствовал лёгкое и стыдное злорадство, что хоть какая-то вещь ещё волновала его балбеса.

– Мстишь? – с лёгким вызовом поинтересовался сын и рывком протянул наушники обратно.

– Две девушки, Слав. При очень странных обстоятельствах. И на всех документах – ваши с Аней фамилии.

– Мстишь, что я не вывез его.

Константин Михайлович снова затянулся.