– Мы можем работать в двух направлениях.

– Галактионова, ты глухая?

Ему до колик хотелось увидеть в этих карих иллюминаторах хоть тень вины за смерть Александры, но там показалось что-то другое. Что-то шевельнулось, подержалось на плаву и тут же пропало, словно гигантский спрут ушёл на дно.

– Кстати, ты помнишь, когда мою мать перестали искать среди погибших?

– Чего? – удивился Станислав. Его всегда бесила эта привычка Галактионова скакать с темы на тему. – Мне почем знать?

– В архиве сказали, что дело у твоего папы.

Станислав сложил руки на груди и сделал лицо кирпичом.

– Ладно. Я поняла. Ближний круг.

Галактионова покивала какой-то своей мысли и вышла.

Станислав оглянулся на гробы, поежился. На душе было гадко и противно, и висело какое-то предчувствие, что нет, не «ладно», что эта циркачка, эта юродивая так не успокоится.

– Как же меня всё это задолбало, – шепнул Станислав.

Мёртвые сестры, конечно, ему не ответили.

Солнце пробивалось сквозь желтеющие листья алычи: нагревало то руки Константина Михайловича, то панамку на голове. Он недовольно ёрзал на складном стуле и посадочным совком выкапывал в земле одинаковые, как шеренги солдат, кубические ямки.

Приближался шум шагов.

Константин Михайлович оглянулся и ладонью прикрыл глаза от солнца. Сперва он увидел только силуэт на фоне золотого сияния, затем различил лысую голову, перистые облака за ней и синее, до боли синее небо.

– Ну, здравствуй, – сказал глухо Константин Михайлович и продолжил копать.

Человек за спиной молчал, но молчал тяжело, так что делалось не по себе.

– Хорошо на свободе? – не выдержал первым Константин Михайлович и выдрал тугой корень из земли.

– Сочувствую с Мариной. Мне и не сказал никто.

Ответ неприятно кольнул. Жена умерла так давно, ещё в начале срока Галактионова, что это казалось привычным, данностью. Не вызывало чувств и эмоций. Тем более – стыда.

За что?

Перед кем?

Константин Михайлович совком округлил ямочку в центре, подровнял края и подтащил рассаду лимонных и оранжево-жёлтых бархатцев.

– Ты Славе обещал уехать.

Собеседник молчал – с годами он явно не стал разговорчивее.

– Больше слово не держишь? – поддел Константин Михайлович.

– Дай сдохнуть нормально. По-человечески прошу.

Константин Михайлович вытащил из емкости один цветок и не без восхищения осмотрел корневую систему кубической формы.

– Поскольку ты не встал на учёт, инспекция вынесет постановление о твоём приводе. – Он вставил квадратное основание цветка в ямку и похлопал вокруг совком. – Постановление направят в Ростовский МВД с ходатайством об оказании помощи в доставке. Ростовский МВД перешлёт документы нам.

Константин Михайлович взял следующий цветок и вставил в соседнюю ямку, затем второй. Третий.

– Через пару дней вся местная полиция будет ездить с твоей фотографией в бардачке.

Спиной он ощущал тяжесть – если не тени, если не взгляда, то холодной злости, которая исходила от собеседника.

– Может, я принесу фотографию получше?

– Не смешно, Кеша. Ты сам залез в петлю, сам затянул её и встал на табуретку. Что бы ты ни делал дальше, ты только раскачиваешь табуретку.

Константин Михайлович поменял пару цветков местами, чтобы они лучше сочетались оттенками. Пустой оставалась лишь круглая ямка в центре.

– Ну? Продолжай, – донеслось сзади.

– Я сказал всё, что хотел.

Константин Михайлович достал из пакета бутылочку, побрызгал на рассаду водой.

– Састер, – тихо произнёс собеседник.

– Что?

– Не делай вид, что не расслышал.

Константин Михайлович в самом деле не разобрал слово, но потом звуки сложились в слоги, а слоги – в единое облако угрозы. Солнечное сплетение закололо десятками игл, руки вспотели. Всё же он совладал с собой и достал из пакета толстую свечу, зажигалку.