– Бать, – Слава наконец положил несчастный хлеб и нарочито отодвинулся к спинке стула, – тебе погоны не жмут?

– Ты сначала проживи, сколько батька прожил. И прослужи…

– Зачем ему ехать в Ростов?

Константин Михайлович вытащил хрящ изо рта и положил на салфетку. Вытер пальцы.

– Ты хочешь, чтобы этот человек рядом с Аней жил?

– А учёт?

– Я все переоформил.

– Сколько законов ты при этом нарушил? – спросил Слава, потом вздернул бровь. – Так-так, я-то тебе зачем?

– Отвезёшь его на вокзал и проследишь, чтобы он уехал в Ростов. Там уже не выпустят. – Константин Михайлович закинул в рот последний пельмень. – Сам понимаешь: нашим остолопам я такое не доверю.

Слава смотрел с недоумением.

– Бать, ты в своём уме?

– Ты с отцом-то повежливее.

– Дай ему спокойно встретиться с дочерью!

Константин Михайлович допил бульон из тарелки, вытер рот салфеткой и полез в портфель. На клеёнку с бежевыми цветами легли две старых фотографии: лужа крови на полу и труп мужчины.

– Это, – Константин Михайлович постучал пальцем по луже, – что он сделал с её матерью.

– Бать…

– Это – с сокамерником, – палец постучал по трупу мужчины. Я еще не говорю про все штуки с контрабандой.

– Ты сестёр вчерашних видел?

– То есть ты его спокойно с Аней оставишь. Никаких проблем.

Слава шумно выдохнул носом. Взял фотографии, тут же швырнул на их стол и отвернулся к окну. Константин Михайлович проследил за его взглядом, но ничего интересного не увидел. За занавеской рекой тёк туман, клубился, изгибался и норовил залезть в столовую. Эти туманы всегда приходили неожиданно – падали на город сырым, холодным облаком тревоги и держали в молочных тисках по несколько дней.

– Сделаешь? – уточнил Константин Михайлович.

– Носимся с их семьей как с писаной торбой…

– Я не ради себя прошу.

Слава встал, вытащил двести рублей и, несмотря на протесты отца, бросил на стол. Во взгляде сына мелькало что-то ядовитое, сердитое.

– Бать, а ты никогда не думал, что это ТЕБЕ не плевать на неё? А для меня она – чужой человек. Не родня, не сестра… какая-то дочь какого-то ТВОЕГО дружка.

– Ширинку застегни?

Слава открыл-закрыл рот, схватил несчастный кусок хлеба и будто хотел швырнуть о стол, но в последней момент остановился. Хлеб шлёпнулся в недоеденную окрошку, взвизгнула ширинка, хлопнула дверь.

Константин Михайлович взял чашку и стал пить подостывший эспрессо. Кофе чересчур горчил, на душе было тревожно.

В окно затекал белёсый туман.

Когда Станислав вошёл к себе, Галактионова уже сидела на его стуле, за его столом, за его компьютером и прокручивала записи с шоссе. Сёстры вновь и вновь перебегали дорогу, вертелся вновь и вновь тупой ДПС-ник, тормозил грузовик. Галактионова кликала мышкой и покачивалась на стуле влево-вправо.

СКРИП-СКРИП.

СКРИП-СКРИП.

– Где тебя носило? – раздраженно спросил Станислав и грохнул дверью.

Галактионова вздрогнула и оглянулась.

– Я… что?.. Я дома… домой заехала.

– Домой… – повторил зло Станислав. – У тебя отгул? Отпуск? Больничный?

– Я же приехала. Чего ты?

– Через три часа? Я говорил тебе: «Галактионова, приезжай ко мне, продрыхнув часа три на своём чёртовом катамаране»?

– Какая муха тебя укусила?

Станислав хрустнул шеей и открыл сейф, стал перебирать вещи.

– Такая.

– Что ты ищешь?

– Галактионова, у тебя дел нет?

Она обеими руками показала на монитор, где сёстры и полицейский застыли за мгновения до трагедии.

Как маленькая девочка, подумал Станислав, и отцовским тоном бросил:

– Версии?

– М-м… теория.

Он оставил в покое сейф и посмотрел на неё в упор.

– Галактионова…

– Теория описывает большое число наблюдений. – Галактионова крутанулась на офисном стуле, и тот опять жалобно заскрипел. – Но одно несоответствие говорит о том, что теория неверна.