– Здорово, – неуверенно промямлила Сашенька.

– Куда уж здоровее! – рассмеялся дед. – А тебя как зовут, девица-красавица, и откуда ты такая на вверенном мне объекте?

– Саша меня зовут, – улыбнулась девушка, – и я вроде как ваша соседка временно, живу за аллеей, – Сашенька махнула рукой вниз.

– В красном доме, что ли? – дед сощурил глаз.

– В красном.

– Это там, где мужик на чёрной «семёрке»?

– Ну да. Это Альберт Альбертович. Он хозяин дома.

– Точно! Альберт! – дед хлопнул себя по лбу. – Это тот Альберт, что приходил сюда пару раз, всё осматривал, телефон владельцев узнавал, видать, купить хотел. Такой серьёзный мужик. Он тебе кто? Отец?

– Нет, что вы, – Сашенька почувствовала, что краснеет, – так, вроде как родственник.

– Дядя?

– Нет, не такой родственник, – Саша расстроилась, что проговорилась.

– Понятно, – дед закашлялся, снял варежку, застегнул ватник плотнее, – значит, родственник. Ну, пусть родственник. А Патрикевна, стало быть, и к вам на промысел ходит. Вот ведь зараза! Глупый, ленивый зверь. Ей мышковать надо, а она по помойкам побирается. Какая еда на помойках? Для зверя – яд: соусы всякие, специи. Заметила, какой мех тусклый?

Сашенька кивнула.

– Сейчас начало зимы, мех должен сверкать, искриться. А тут мочалка какая-то. Всё человек вокруг себя портит, всё гадит. Дикий зверь и тот к дряни пристрастился, природу свою забыл. Что собака дворовая, что лиса. Прошлой зимой целый выводок побирался. Но, видать, либо постреляли, либо собаки подрали. Тут такие сташилища живут, ротвейлеры всякие, ещё какие-то огромные у банкира, не знаю, как называются, но страшные. Он их по двору бегать выпускает. А мне все кажется, что вот-вот перескачут через забор, и каюк мне. А лис совсем из того выводка нет. В этом году только две осталось. Этих я по лапам узнаю. У той, что у меня живёт, передние тёмные до локотков, а задние только сами пяточки, а у той, второй, что возле станции по большей части орудует, равномерно тёмные, и морда менее нахальная.

– У этой я морду не разглядела, но сосиски, что я ей выкладываю, таскает нахально.

– Вот-вот, все они такие, побирушники, – дед достал из кармана ватника кажущийся чистым носовой платок и отер им капли с усов и бороды. – Пойдем, тезка, ко мне, буду тебя чаем со всякими листочками да почками угощать. Раз эта чертовка тебя ко мне привела, нельзя же просто так отпускать. Да и поговорить мне охота, а то с радио начинаю спорить, как старый дед прямо.

– А нестарый дед с кем спорит? – рассмеялась Сашенька.

– Нестарый дед спорит с другими нестарыми дедами или с молодёжью неразумной навроде Тищука. Знаешь Тищука?

Сашенька отрицательно замахала головой.

– Это сторож в коттедже у Борисенко. Кто такой Борисенко знаешь?

Сашенька сконфуженно промолчала.

– Ну, даешь, девица-красавица! Это богатей такой известный, в правительстве Москвы работает, не то за стройку там отвечает, не то за дороги. Вон его особняк, – Сашенька посмотрела в ту сторону, куда указывал дед, и различила внизу, среди деревьев, темно-серую крышу большого дома.

– Понятно.

– Понятно ей, – крякнул дед. – Так вот, Тищук – парень, который у Борисенко работает мажордомом, а попросту – сторожем. Он с Украины, из Харькова, русский. Молодой парень, твоих где-то лет, ну, или постарше чуть. Повадился ко мне в гости ходить, покою от него нет. Всё ему нравится, как я из дерева режу, хочет научиться. Да я тебе сейчас покажу.

Сашенька поднялась ещё несколько шагов по склону и оказалась на расчищенной площадке со скамьей. Дед подмигнул ей, подхватил лопату и бодро зашагал по дорожке. За поворотом, скрытый от глаз зарослями ельника, стоял старый кирпичный дом казенного вида с широким крыльцом под бетонным козырьком. На козырьке тускнели буквы старого транспаранта: «Перестройку в массы!»