– Ты очень вырос, Валера, – сказала Виктория Львовна. – Никогда не ожидала, что ты таким… станешь. Правда, ты всегда был самый главный хулиган.

Разговор, видимо, опять свернул на какую-то скользкую дорожку, и Гаибов, вздохнув, сказал:

– Боже мой. Я просто не знаю, что будет с заводом.

Нестеренко поднял брови:

– А что? Без технолога завод остановится?

– Два года назад, – спокойно пояснил губернатор, – завод «Заря» лежал на боку, как и все остальные химзаводы Тарска. Он не платил зарплаты полтора года, и рабочие кормились только тем, что воровали оборудование или гнали в цехах самогон. Я отдал его вот этим троим – Санычеву, Гаибову и Нетушкину. Теперь это лучшее предприятие в области. Меня, кстати, до сих пор ругают, что я такой прекрасный завод отдал за бесценок. Типа что-то «нарочно разорил», чтобы передать его за взятку москвичам… Но я не жалею, что это сделал. Даже несмотря на то, что Демьян Михайлович с недавних пор, кажется, предпочел бы видеть на моем месте другого губернатора.

В бархатном баритоне губернатора на мгновение почудилась нотка угрозы – почудилась и пропала, как пропадает в ножнах едва выдвинутое лезвие.

– Я думаю, что Игорь Нетушкин был одним из главных архитекторов этого чуда, – продолжал губернатор. – За два года завод освоил производство четырех генно-инженерных препаратов, которые по своим характеристикам опережают западные разработки. Если я не ошибаюсь, «Заря» экспортирует феноцистин – в Чили, гамма-лейкин – в Пакистан и цисплантин – в несколько африканских государств. Кажется, они только что получили от Пакистана лицензию и на феноцистин тоже…

Валерий внезапно сощурился. Тот факт, что губернатор был – хотя бы и в прошлом – ангелом-хранителем завода, почти наверняка означал, что у завода нет криминальной «крыши». Все вне правовые проблемы наверняка по заданию губернатора разрешала местная ментовка или РУОП, хотя хрен его знает, как там эти ребята справлялись в Пакистане: тоже, чай, не самое цивилизованное место для бизнеса. Но в том, что касается России, – местная братва не воспримет появление Валерия Нестеренко как недвусмысленный наезд с целью отобрать чужой кусок.

– Кстати, Валерий Игоревич, вы к нам надолго приехали? – спросил генеральный директор.

– Сколько понадобится.

– А где вы… остановитесь?

– В вашей гостинице, – пожал плечами Нестеренко, – у вас же есть заводская гостиница?

Санычев поперхнулся. Губернатор смотрел на Нестеренко спокойным немигающим взглядом.

– Д-да, конечно, – сказал Санычев. – Я распоряжусь.

Тем временем в зале произошло какое-то движение, микрофон снова ожил, и, обернувшись, Валерий увидел у него того самого шведа, с которым повстречался месяц назад. Доктор Гертцки откашлялся и начал говорить по-английски, переводчица рядом с ним завелась и исправно затарахтела. Переводчица была очень хорошенькая, лет двадцати и тоже одетая в черное.

Доктор Гертцки сказал, что приехал в Тарск, не просто чтобы отдать дань уважения трагически и безвременно погибшему коллеге. Он сказал, что Стокгольмский университет, одним из попечителей которого, в качестве члена совета директоров «Ланка-Гештальт», является доктор Гертцки, в прошлом году стал присуждать небольшую премию за наиболее многообещающие исследования в области молекулярной биологии.

Ему радостно и печально сказать, что эта премия неделю назад была присуждена Игорю Нетушкину за его публикацию в «Cell» о способах воздействия разработанного им препарата этиокрин на кору головного мозга.

Доктор Гертцки немедленно попытался объяснить толпе, в чем заключалась суть открытия Игоря, но так как доктор Гертцки явно владел предметом на профессиональном уровне, то чем старательней доктор вдавался в подробности, тем меньше Валерий понимал, о чем, собственно, базар.