Раскрасневшийся мастер охлаждения продуктов, обычно молчаливо внимавший собеседникам, вдруг подал голос. – Я иногда задумываюсь- почему люди такие варвары? Животные умнее! – Извини, – вклинился Шмелёв, – зверьё по сравнению с хомо выглядит джентльменом. Я слыхал о горных баранах, которые в битве за овцу дерутся по правилам. Представляете? Один баран становится на краю обрыва, другой со всей дури врезается ему в башку. И так по очереди. Заметьте, стоящий на краю не отскакивает в сторону, что сделал бы сапиенс. И добавил- после вас, баран! – Александр, займись закуской, дай договорить Родиону, – поэтическая натура моряка противилась беспардонным, правда, не лишенным истины взглядам прямолинейного экспедитора. Какашин, прожевал грибок и продолжал, – мне думается- человек особый продукт природы или чего-то другого, а чего- сам не понимаю. Дело в том, что он не вписываемся в её организм. Значит мы тут инородцы. Или паразиты? Пришельцы с другой планеты, которых высадили, как преступников, на необитаемую в те времена Землю? – Какашин с непривычки подолгу находиться в центре внимания покрылся росинками пота и мне стало его жалко. Родион вытер влажный лоб цветастой тряпкой, заменившей ему платок.

Может на самом деле, Землю приспособили под космическую тюрьму, а мы преступники, осуждённые на разные сроки заключения? Смерть и есть освобождение? – Я решил подлить масла в огонь полемики. – Если про острог верно, мы сидим в особо режимном, согласился Шура. – Наши фантазии в незнании и попытке хоть как-то объяснить неведомое, -посерьёзневший Сидоркин потёр чело, подёрнутое философской рябью. Мы, участники существующей системы, ограничены её правилами и живём по её законам, оставаясь индивидуалистами. Государства возникают и исчезают. Законное при царе Горохе карается смертью при политбюро. Любая система обречена и палачом становится её мятущийся представитель. Человек одинок. Где желанная гармония между личностью и обществом- не известно. Люди противоречивы. Не могут друг без друга, но и в толпе тошно. Парадокс- в обществе жить не нравится, а без него скучно! Представь, Родион, – все почему-то обращались к давно замолчавшему Какашину, – Земля вдруг обезлюдела. Всё твоё! И променяешь ты это, Родион, на одного представителя рода человеческого, желательно противоположного пола. —И начнёт канитель сначала. Адам, Родион- какая разница. Будут все Какашины! – встрял ядовитый Шура. – Погоди, – отмахнулся Сидоркин, – когда люди преодолеют конфликт между я и мы никому не ведомо. Удивительное в самом человеке. В его стремлении к свободе и, заметь, Севастьяныч, в рамках, именно в рамках общества, что само по себе парадоксально. Противостояние бесконечное- собственная баба стремится взнуздать, чего уж говорить о других. —

Раздался звонок в дверь. Моряк замер с открытым ртом, все испуганно притихли. – Вспомнил! -Шмелёв торопливо налил стопку, предположив, что она последняя. – Пойду открою, – Какашин был храбрым человеком. Из прихожей раздались отнюдь не до боли знакомые голоса жен присутствующих. – Родион Севастьяныч, пусть у вас Верочка побудет, я за молоком выскочу. – О чём речь, Ниночка, – хозяин предпочёл женам друзей Верочку. Он вернулся с кругленькой, весёлой девочкой. —Соседка за дочкой присмотреть попросила, иди в комнату, дитятко. Компания оживилась, как свойственно людям счастливо избежавшим опасность, связанную с жертвами. Шмелёв, позабыл о страхах и уже разливал. Выпили с особым удовольствием и активно занялись закуской.

К нам пришла заметно поскучневшая Верочка, подтверждая теорию Сидоркина о свободе индивидуума, лишенной смысла вне общества. Ей хотелось находиться в коллективе и внимания с его стороны, но мы налегли на закуску, не замечая маленького человека. Обиженная детка решила напомнить о своём присутствии, – дядя Родя, мы вчея с мамой были у бабушки и мне попая в рот пушинка от шайфа и меня выйвало! -намекнула начинающая дама на наше обжорство. – Какое нежное горлышко, – сделал комплимент Какашин. —Пьявда, знаете, как дъяло! – Мы очумело уставились на малышку. Молчаливую сцену нарушил практичный экспедитор, – на вот бутерброд с колбаской, он без пушинки, иди кушай в комнату.– -Ядно, а как тебя звать? – Дядя Саша. —Я пошья, буду там пьятаться, а когда кьикну, ты иди искать, – и, топая толстенькими ножками, девочка убежала. —Вот ведь, маленькая баба, а закрутила, запутала- о чём говорили забыл. Выйвало её, понимаешь. – Это ребёнок! -, заступился Какашин, так и не познавший отцовства.– Кричит! Иди ищи. – Шура отправился на поиски, прерванные возвращением Ниночки. Она увела упирающуюся девочку, обнаруженную в постели Родиона Севастьныча, благоразумно приготовленную загодя для отхода ко сну. Наши посиделки заканчивались далеко за полночь. -Ваше словоблудие ничего не стоит, – нащупал утраченную нить беседы Шмелёв, пропитанный диссидентским ядом. – Пляшите не от той печки. Ваша пляска начинается от человека, а нас в лупу разглядывать надо. – Он разлил остатки водки, чем и завершил мероприятие. Разошлись по домам, оставив Какашину заваленный объедками стол.