Неожиданно выскочившая из-за поворота стремительная иномарка даже не пытается притормозить… Как в замедленной съемке вижу Тамару Петровну, бегущую вперед, через дорогу и Екатерину Андреевну, почему-то отступающую назад, прямо под колеса машины. Удар, визг тормозов, дальше я ничего не вижу, все плывет перед глазами, но я понимаю, что бегу и кричу что-то. Мне кажется, что бегу я долго-долго, и не будет конца этому бегу, но я добегаю. Около лежащей на дороге Екатерины Андреевны, держа в руках ее шляпку, сидит на корточках Тамара Петровна, и что-то невнятно бормочет, какой-то мужчина вызывает «скорую» по мобильному телефону, больше никого нет. Даже беглого взгляда хватает, чтобы понять – моя помощь Екатерине Андреевне уже не нужна, но я все равно подхожу ближе, наклоняясь, чтобы убедиться в этом. И отстраненно отмечаю, как мало крови. Мне кажется, что я теряю сознание: все это уже было, я уже смотрела, наклонялась, удивлялась… в самолете. Другая обстановка – те же самые действия. Другое событие – та же реакция. Предчувствие? Предупреждение? Мелкая нервная дрожь постепенно превращается в самую настоящую тряску, мне уже не удержать в руках сумку, я не слышу, что мне говорят. Мужчина, звонивший по телефону, резко трясет меня за плечо и показывает на Тамару Петровну: та оглядывается по сторонам, как будто ищет кого-то.

– Возьмите себя в руки, нам нужна Ваша помощь, – наконец я слышу отчетливый внятный голос. Оглядываясь, я вижу молодого человека, секунду назад трясущего меня за плечо, он уже подошел к Тамаре и показывает ей на меня. Я подхожу ближе.

– Наташенька, помоги, мне не вспомнить телефон Пети, – от жалобного дрожащего голоса Тамары Петровны я прихожу в себя. Петр – это сын Екатерины Андреевны, они живут вместе, поэтому его телефон – это и телефон Екатерины Андреевны. Выстроив таким образом логическую цепочку, я довольно быстро нахожу номер в своей записной книжке. Молодой парень опять звонит со своего мобильного. Странное, почти неуместное чувство благодарности к нему вдруг охватывает меня. Он сам разговаривает с Петром, объясняется с врачами из «скорой помощи», что-то ласково говорит Тамаре Петровне.

– Как Вас зовут, молодой человек? – мой голос почти не дрожит, мне кажется очень важным поблагодарить его, и, услышав «Алексей», я со всей возможной теплотой говорю, – спасибо Вам, Алеша.

Он внимательно смотрит на меня и понимающе кивает головой. «Скорая помощь» увозит Екатерину Андреевну, Тамара Петровна едет с ней. Мне нужно сообщить о случившемся директору и еще кому-нибудь. Родственникам уже позвонили.

Вечером дома у меня снова начинается нервная дрожь, но муж и мама реагируют очень быстро. Какие-то капли, маленькая таблетка, крепкий чай, и главное успокоительное средство – звонок из Москвы: у моих сыновей – студентов все хорошо. Выплакавшись домашним и поговорив с мальчишками, я понемногу прихожу в себя. Я уверена, что сегодня буду спать без сновидений.

Я не сплю совсем. Уже третью ночь я лежу без сна в своей кровати и просто смотрю в потолок. Сегодня были похороны. Я плохо помню все события этих дней. То ли бессонница сказывается, то ли сознание просто отказывается воспринимать все происходящее, но эти дни проходят как в тумане, или лучше сказать – как во сне. Хотя теперь я абсолютно точно знаю, что это не сон. Долгие ночные часы я потратила на то, чтобы попытаться отделить сон от реальности. Итак, рассуждала я, сейчас, лежа дома в своей кровати, я могу восстановить все события моей жизни. Что называется от детского садика до сегодняшнего дня. Я абсолютно точно знаю, что было вчера, позавчера и третьего дня. В логической цепочке событий нет перерывов и провалов. Совсем другое дело – самолет. Несмотря на то, что я помню все, связанное с ним, очень отчетливо, я совершенно не знаю, как очутилась в самолете, куда я лечу, с кем и какова цель моего путешествия. События полета и последующей катастрофы находятся в моем сознании как бы вне времени и пространства. Стало быть, это не реальность, это сон. И еще за эти долгие часы бессонницы я совершенно четко поняла, какой вопрос крутится все время в моей голове. Что происходит? То есть абсолютно точно что-то происходит или должно произойти, и я чувствую это.