После того, как последний санторийский монарх отрекся от престола, в стране сменилось несколько правителей. Дольше всего на «олимпе» власти задержался генерал Франс Винтерлис – он руководил страной 35 лет, делал это жестко и самоуверенно, пользуясь уважением одной половины населения и ловя ненавистные молчаливые взгляды другой. Генерал не любил континентальную Европу, считал ее ненадежным военно-политическим союзником и слишком корыстным экономическим партнером. Поэтому больше надеялся на собственные силы, и частично преуспел в этом – народ не голодал, «хлеба и зрелищ» имел в достатке, юноши и девушки получали хорошее бесплатное образование, а медицинские и научно-исследовательские учреждения пользовались поддержкой со стороны государства.

После смерти Винтерлиса власть перешла в руки коллегиального Комитета верховного управления. Но без харизмы и сильной руки генерала его бывшие соратники не смогли сохранить прежний курс – мощное народное движение, требовавшее «демократических обновлений», не оставило камня на камне от прежнего властного фундамента. Во главе страны стал один из лидеров демократического движения – юрист и популярный политический деятель Эллиджи Кнауш. Страна под его пятой превратилась в лакомый кусок для спекулянтов, честолюбцев и бывших уголовников, которые создали в стране жизнь по их собственным правилам. Кнауш, пришедший на волне массового свободолюбивого народного экстаза, был не способен изменить ситуацию и постоянно трясся за свое президентское кресло, боясь его потерять.

Когда он скоропостижно скончался от кровоизлияния в мозг, страна обрела нового кумира – довольно молодого и очень талантливого – Люстона Феррантоса, который входил в число приближенных Кнауша, но никогда не рассматривался журналистами и политическими экспертами как самый вероятный кандидат на освободившийся «престол». Его приход стал для многих абсолютной неожиданностью. За пятнадцать лет он успел сделать многое, частично ликвидировав те бандитские законы, которые с молчаливого согласия его предшественника ценились в стране больше, чем собственная конституция и международные договоры. Из неуверенного в себе и неопытного президента Феррантос постепенно вырос в одну из самых неоднозначных и волевых личностей своей эпохи. Его стали бояться не только обычные санторийцы, но и приближенная элита. Он продолжал оставаться частью большого невидимого механизма, но вместе с тем действовал все более независимо, без оглядки на другие «детали» этого механизма. Одни считали его диктатором, другие – проводником долгожданных демократических преобразований. Его опасались соседние страны и уважали правители далеких государств, в него верил народ, и Феррантос интуитивно осознавал это… Год назад трагические события стали причиной его преждевременного ухода. Однако обстоятельства эти продолжали быть скрытыми под завесой тайны, которая привлекала внимание журналистов, в том числе и одного политического обозревателя из России.

Касатину уже приходилось писать о Сантории несколько статей, когда он анализировал и сравнивал политические процессы в различных регионах мира. Уже тогда остров-государство интриговал его сознание и будоражил неистовую фантазию литератора.

Последние месяцы дела его журнала, носившего название «Геополис», шли не особо радостно – опытные конкуренты самолетным штопором бросались на любое яркое международное событие, и редакторам «Геополиса» оставались лишь жалкие объедки с барского стола в виде двусторонних соглашений о поставке партии страусов для подмосковной птицефермы или материалов о налете кучки экстремистов на очередной ближневосточный блокпост. Чтобы из подобных новостей сделать изюминку и сохранить авторитет издания, сотрудники из журналистов постепенно превращались в писателей-фантастов, за исключением единиц, в том числе и Касатина.