Они стояли около двери, на удалении от Феррантоса, не желая нарушать мысленное уединение патрона. Гаулер, Краучер и Штихилис были рядом со своим лидером, когда тот произносил речь перед собравшейся массой, и прекрасно видели, насколько тяжело ему дается противостоять агрессивной толпе.

– Почему они мне не доверяют? Неужели они думают, что общество всеобщего благоденствия взаправду существует? Они никогда не поймут, каково это – постоянно балансировать на грани, оберегать Санторию от войны и спасать тем самым жизнь мужей, жен, сыновей, дочерей…

Феррантос, говоря это, продолжал стоять спиной к своей свите, опустив руки в карманы специально сшитого для него длинного черного кителя. Он опирался на трость из эвкалиптового дерева с серебряным набалдашником – одну из немногих ценных вещей для него. Президент не слышал, что его приближенные подошли, однако понял хорошо развитым периферийным зрением и чутким слухом, что он не одинок в эту минуту.

– Если бы я не отдал те никому не нужные мелкие северные острова, мы могли бы остаться один на один с очень сильным внешним противником… Конечно, нам стыдно перед жителями этих островов, мнение которых уже было поздно спрашивать. И они мне не простят. Но меня обязаны понять и простить те санторийцы, чьи семьи я спас таким решением, не спровоцировав крупный военный конфликт. Согласны со мной? – он наконец обернулся и смерил сподвижников пронзительным взглядом.

– Господин президент, я не думаю, что сегодняшнее выступление связано с вооруженной операцией на Долмановых островах. Оно связано исключительно с нашими внутренними проблемами, – немного подумав, проговорил Краучер.

– Операция на островах стала последней каплей, Ольмис, я уверен. Просто из-за подобных вещей моим противникам очень легко настроить против меня население. Это и обидно.

– Если бы мы всем интересовались у народа, то вообще бы ничего не сделали. Они думают лишь о собственном комфорте и о выгоде. Вы же – стратег, вы – птица совершенно другого полета, поэтому не стоит так переживать. Наши внуки оценят вас по заслугам, когда поймут, как многого мы добились за последние годы, – ответил Гаулер, приблизившись к своему шефу.

– Я буду рад за внуков, но мне бы хотелось сказать то же самое и про наше с вами поколение…

– Лидеров способны объективно судить только потомки. Только они увидят результат наших действий и поймут, каких усилий это стоило. Нынешнее поколение хочет все и сразу, при этом совершенно не напрягая ни мускулы, ни свои серые извилины… Наши предшественники, Кнауш и его команда, довели страну до ужасной пропасти – и экономической, и моральной, и военной, да какой угодно! И теперешние «брыкания» этой полоумной массы на площадях – это результат политики Кнауша. Результаты вашей же политики им пока не постичь. Но собирать разбросанные камни – наша необходимость, маср Феррантос.

– Нет, Геральд, это не просто масса, это уже новый формат людей, которые ждут перемен, ждут первого весеннего дождя после долгой тяжелой зимы… И мы не сможем ими управлять, если они не захотят нам добровольно подчиняться…

Вождь тяжело вздохнул и повернулся к Гаулеру.

– А ведь они правы, насчет произвола! Сколько полезных решений я принял, и сколько из них имели успех? Все погрязло в бюрократической трясине, а сам я физически не в состоянии следить за каждым шагом исполнителей. Ты не представляешь, насколько мерзко на душе, когда приходится отвечать за провалы, допущенные из-за жадности и бездействия моих же подчиненных! И ведь ничего не изменится, сотня гильотин тут не поможет… Народ не изменить, каждый норовит урвать часть пирога, когда его только на секунду подпустишь к кормушке. Если ли этому решение, Геральд?