Представление закончилось. Толпа хлынула прочь, а Аттия так и стояла в углу квадратной арены, обхватив себя руками. Грудь побаливала. У двери, за которой скрылся чародей, собирались женщины с хворыми детьми.

Аттия медленно выдохнула. Она казалась себе полуживой дурочкой, которая оглохла и онемела от сильного взрыва.

Быстро, пока никто не заметил, Аттия шмыгнула под навес, пробралась мимо медвежьей ямы и убогого лагеря жонглеров. Один из них увидел девушку, но остался сидеть у костра, на котором жарились мясные обрезки.

Аттия скользнула за дверь под свесом крыши.

В комнате было темно. Чародей сидел у заляпанного зеркала при свете одинокой оплывшей свечи. Вот он поднял голову и увидел в зеркале ее.

Маг уже снял черный парик, разжал «отрубленный» палец, стер грим, молодивший морщинистое лицо, и швырнул драный плащ на пол.

Положив локти на стол, он расплылся в беззубой улыбке.

– Чудесно сыграно, дорогуша! – похвалил он.

– Я же говорила, что справлюсь, – кивнула Аттия.

– Теперь ты меня убедила. Если планы не изменились, работенка твоя. – Чародей сунул в рот комок кета и давай жевать.

Аттия огляделась по сторонам. Где же Перчатка?

– Нет, планы не изменились, – проговорила она.

Отверг меня Инкарцерон,

Упасть позволил.

Я думал, я твое дитя,

А ты лишь забавлялся.

Песни Сапфика

Раз – от удара о стену разлетелся ворох бумаг. Два – следом полетела чернильница, разбившаяся в черную текучую звезду.

– Не надо, сир, пожалуйста! – пролепетал гофмейстер.

Финн не обратил на него ни малейшего внимания. Три – он с грохотом опрокинул стол. Свитки раскатились по полу, печати сцепились между собой, ленты запутались. Мрачнее тучи, Финн двинулся к двери.

– Сир, еще как минимум шестнадцать…

– Плевать!

– Что-что, сир?

– Ты меня слышал. Сожги их. Съешь. Скорми голодным псам.

– Приглашения дожидаются вашей подписи, сир. И Нерушимый договор. И распоряжения о коронационном одеянии…

– Ну сколько раз повторять?! – обрушился Финн на тщедушного гофмейстера, копошившегося среди бумаг. – Никакой коронации не будет!

Не дав гофмейстеру прийти в себя, Финн распахнул двери. Караульные, вытянувшись по стойке смирно, пристроились было за ним, но Финн только выругался. Бегом! Бегом по обшитым панелями коридорам, по Большому залу, мимо покрытых гобеленами диванов и изящных стульев, за портьеры… Запыхавшимся караульным не догнать. Финн прыгнул на стол, скользнул по полированной крышке, ловко обогнул серебряные подсвечники, перескочил на широкий подоконник, шмыгнул за створки и был таков.

Запыхавшийся гофмейстер застонал от досады.

Никем не замеченный, он вошел в комнатушку, закрыл за собой дверь и устало сунул под мышку стопку измятых бумаг. Внимательно оглядевшись по сторонам, вытащил миником, который дала Она. Кнопку гофмейстер нажал с отвращением, ибо ему претило настолько нарушать Протокол. Впрочем, ослушаться он не посмел: в ярости Она ничуть не лучше принца.

Миником затрещал.

– Ну что еще?! – резко спросил девичий голос.

– Прошу прощения, леди Клодия. – Гофмейстер нервно сглотнул. – Но вы велели сообщать, если это случится снова. Так вот, это случилось только что.

Финн приземлился на четвереньки на гравий под окном, тут же вскочил и зашагал по траве. При виде его чинно прогуливающиеся придворные начинали суетиться. Дамы под эфемерными зонтиками торопливо делали реверансы, их кавалеры кланялись и снимали шляпы. Финн шел мимо, глядя прямо перед собой. Тщательно выровненными дорожками он брезговал и срезал по клумбам сложной формы, давя белые ракушки. Из-за изгороди вышел разгневанный садовник, но, узнав Финна, опустился на одно колено. Финн позволил себе ледяную улыбочку. Что же, принцам в этом раю полагаются льготы.