Порой в голову ему приходила мысль о виденной им в тот памятный день ленте. И тогда он испытывал смутную тревогу, даже печаль. Появлялось желание тут же отправиться в Окубо, но от этой мысли отвлекали различные картины, которые рисовало ему воображение, все новые внешние впечатления, и он опять чувствовал себя легко и беззаботно, предавался мечтам и никак не мог собраться в Окубо.

Как-то во время послеобеденной прогулки Сансиро добрался до Дангодзаки и, спускаясь по его склону, свернул влево, к широкой улице Сэндагибаяси. Стояли погожие осенние дни, и небо над Токио казалось таким же прозрачным, как в деревне. При одной лишь мысли, что живешь под таким небом, голова становится ясной. А уж как хорошо здесь, в пригороде! Дышится легко, свободно. Душа становится бескрайней, как небо, а тело – упругим, не то что весной, когда чувствуешь себя каким-то расслабленным. Разглядывая живые изгороди по обеим сторонам улицы, Сансиро впервые наслаждался ароматами токийской осени.

Обогнув подножие холма, Сансиро неожиданно увидел узкие и длинные полотнища. Они оповещали, что здесь несколько дней назад начался традиционный осенний показ цветочных кукол[31], изображающих героев старинных сказаний и легенд. Издали доносились голоса, звуки барабана, трещоток. Эти звуки, устремляясь вверх, медленно растворялись в чистом осеннем воздухе и постепенно замирали. Едва касаясь слуха Сансиро, они его не раздражали, а, напротив, радовали.

Вдруг из переулка появились двое. Один из них окликнул Сансиро. Это оказался Ёдзиро. В его спутнике Сансиро узнал того самого человека, который тогда в Аокидо пил чай, и сразу понял, что это Хирота-сан, что, впрочем, он давно уже предполагал. Каким-то странным образом судьба связала его с этим человеком еще в поезде, когда они вместе ели персики. Еще глубже ему врезалась в память встреча в Аокидо, когда Хирота пил чай и курил, а Сансиро, побыв там очень недолго, убежал в библиотеку. И тогда и сейчас Сансиро почему-то казалось, что у Хироты лицо синтоистского священника, а нос европейца. Хирота был в своем обычном летнем платье, однако по виду его нельзя было сказать, что ему холодно.

Сансиро хотел обратиться к нему с приветствием, но не знал, что именно сказать, – слишком много прошло с тех пор времени. Поэтому он только приподнял фуражку и поклонился. Это было, правда, слишком вежливо по отношению к Ёдзиро и несколько фамильярно по отношению к Хироте. Ёдзиро тут же запросто познакомил их.

– Мой однокурсник. Окончил колледж в Кумамото и в первый раз приехал в Токио. – Он поспешил сообщить, что Сансиро – провинциал, хотя никто его об этом не спрашивал, и повернулся к Сансиро: – А это Хирота-сенсей. Преподаватель колледжа…

Тут Хирота-сенсей произнес:

– Знаю, знаю.

Лицо Ёдзиро выразило удивление. Однако он не стал докучать сенсею расспросами о том, откуда тот знает его друга, без всяких предисловий обратился к Сансиро:

– Ты не слышал, тут поблизости нигде не сдается дом? Разумеется, просторный, чистый, с комнатой для сесэя…[32]

– Дом? Сдается.

– Где же? А он не грязный?

– Да нет, чистый. С большими каменными воротами.

– Замечательно! Говори скорее, где он находится. Каменные ворота, сенсей, ведь это просто отлично. Мы непременно его снимем, да? – загорелся Ёдзиро. Однако сенсей ответил:

– Каменные ворота не подойдут.

– Не подойдут? Жаль. А почему, интересно?

– Не все ли равно почему. Не подойдут.

– Но ведь каменные ворота – это чудесно. Жили бы так, словно вам пожаловали титул барона, а, сенсей? Разве плохо?

Ёдзиро говорил с самым серьезным видом. Хирота насмешливо улыбался. В конце концов верх одержала серьезность и решено было, во всяком случае, посмотреть дом. Сансиро взял на себя роль провожатого.