У нас есть квартира, и она пуста. В ней нет мебели – в зале стоит телевизор на чемодане, напротив него на полу брошен матрац. На нем мы сидим. Двери с очень смешными замками. Держатся на честном слове – мне так мама сказала. От мамы исходит страх. Мама всю жизнь чего-то боится. Я вырастаю и понимаю,что ресурс лежит сразу под страхом. Прикрыт им как покрывальцем, чтобы просто с первого взгляда на засекли и не стырили. Маму его нечего бояться, она в страх не пойдет. Пока до сих пор не пошла. А я … я научилась и хожу время от времени.

***

Мы с мамой шагаем в магазин по барханам строительного песка до остановки. Это не близко, идти неудобно и песочно. Скоро обещают построить остановку значительно ближе – родители так говорят. Сандалики набиваются песком. Кипельно белые носочки с каждым шагом теряют по горсточке свою невинную белоснежность. Песок периодическими завихрениями ударяется об мои голые ноги. Городские черти устроили свадьбу. Ну горько что ли.

***

Мама набирает ванну. Я опускаю ноги и говорю, что мне горячо. Мама отвечает: "Я попробовала локтем. Не горячо!". Замолкаю и верю маме больше, чем покрасневшим ногам и своим ощущениям.

Мама рассказывает позже, как я первое время после переезда ловила струйки душа пальчиками. В деревне душа не было, только баня и тазико-ковшиковой водопровод.. Мамина гордость льется как из душа – теперь есть и душ и ванна.

***

Мне 5, и я мою пол. Пол из паркетных досочек выкрашен в цвет ужасной красно-коричневости. Мама учит меня не наклоняться, а становиться на колени и мыть – так получается чище и качественнее. Говорю, что у бабушки была швабра. Деревянная, настоящая, буквой Т. О швабрах мама категорически не хочет слышать – швабры только для ленивых и не чистоплотных. А бабушка… Первую швабру я куплю в 33. Да, мама была права – руками качественнее. Только со шваброй к себе бережнее. А еще лучше не со шваброй, а с заказанным клинингом.

***

Мы с мамой идем в гости на ее бывшую работу. Она рассказывает мне, что работала там еще во времена сотворения меня, отсюда же она уходила в декрет. О, как там тепло! Ее встречают легко, очень нежно и с радостью. Я прекрасно ловлю впечатления, ощущения, фоны. Я помню цветочный воздушный флер в воздухе. Нет, не запах, именно ощущение весны и радости, предвкушение чего-то приятного и обновленного.

Мне разрешают, (нет, вы только представьте!), мне разрешают печатать на печатной машинке. И потом даже (Даже!) дают настоящую (НАСТОЯЩУЮ!!) печать и чистый листочек, и мне можно (МОЖНО!!) ставить печать на чистый лист. Чистый кайф на чистом листе. Помню, как я маленькая печатаю на печатной машинке, тыкаю методично крошечным пальчиком в клавиши, перетаскиваю жужжащую штуку с бумагой. Шлепаю печатью на бумаге. Очень нравится занятие. В какой-то момент мама сворачивает это действо, – говорит, что нужно работать на машинке. Не будем мешать! Никто не говорит такого, не выгоняет, а мама говорит. Грустно.

Маленькая бровь ползет вверх от недоумения, “Никто же ничего такого, ну мам, ну не говорил. Зачем ты так?!” Безусловно я не говорю этого вслух, но эмоцию помню. Не надо так, правда. Маме важно не помешать. Маме важно быть хорошей. Я вырастаю и знаю это наверняка. Я имею право уважать эту необходимость равно как и имею право ее не понимать.

В этом году я внезапно оказываюсь на выставке. Выставка литографий картин Магритта. Везде инсталляции зеленых яблок, яблок, яблок. Я слышу знакомый моему подсознанию звук. Даже не задумываюсь, что это. Начинаю оглядываться в поисках источника. И вдруг печатная машинка. Она стоит на полу. Мы начинаем разговаривать о печатных машинках в принципе.