Когда я начала планировать праздник, она умоляла меня ничего не устраивать. «Я не хочу, чтобы кто-то там был». Я не могла ее понять, была уверена, что она передумает. Но ее день рождения приближался, а она была все так же тверда.

Я даже не заподозрила истинной причины ее нежелания праздновать Определение.

С тех пор прошло уже почти пять лет. Теплый сентябрьский вечер, через два месяца после того, как Харпер исполнилось тринадцать. Я уступила ее желанию: никакого праздника. Никаких свидетелей. Но я собрала пикник из ее любимых блюд. Я была уверена, что это просто нервы, вполне объяснимое волнение любого ребенка, достигшего первой важной вехи своей жизни. Когда все закончится, она будет в восторге. Но мы ни крошки не съели из того, что я приготовила.

Харпер потребовала, чтобы я не смотрела, как она переодевается в белую ритуальную рубаху. А потом, босая и серьезная, она легла на траву. Я помню ее глаза, пока я творила ритуал: широко распахнутые и мрачные.

Я выкопала вокруг нее канавку и заполнила ее водой, зачерпнутой из ручья серебряным ковшом. Я установила восковые свечи вторым, более широким, кругом и зажгла их. Вскрыла себе запястье ножом, чтобы обвести каплями крови еще больший круг на траве. Обошла по всем трем кругам против часовой стрелки, или против солнца, произнося слова заговора. Харпер лежала, окруженная водой и огнем, кровью и моим дыханием. Ее глаза следили за мной до самого конца.

Ничего не произошло.

Я думала, это ее рыдания – но это я плакала.

Упав на колени, я молила ее меня простить. Я выполнила ритуал неправильно. Сделала ошибку. Я его повторю. Все это – какое-то ужасное недоразумение. Конечно же, она ведьма. Конечно же!

Харпер обхватила меня своими худенькими ручками.

– Ты все сделала идеально, ма, – сказала она. – Но это не страшно. Не страшно.

И моя малышка утешала меня, плачущую.

– Так что, ты видишь, – говорю я Эбигейл, которая стоит надо мной в комнате Харпер – спальне обычной юной девушки, – если там и было колдовство, то этого не могла сделать моя дочь. Я понимаю, что тебе хочется найти объяснение или причину. Но это не Харпер.

По ее лицу я вижу, что ей хочется мне поверить. Но если тут замешаны полиция и свидетель, этого мало.

Мне необходимо доказать невиновность моей дочери. Любым способом.

Тайский ресторанчик, торгующий на вынос, не закрылся во время моего пятилетнего отсутствия, и мои вкусовые рецепторы сообщают, что их потрясающий пад тай ничуть не изменился.

Может, я пытаюсь мысленно вернуться в прошлое, проверить, не получится ли разбудить воспоминания и понять, почему столь многие имена и лица в этом деле кажутся знакомыми. А может, я просто люблю хорошую жареную лапшу.

Я горблюсь над дерьмовым офисным компьютером, просматривая старый список дел. Казалось бы, можно было просто нажать Ctrl+F с адресом Перелли-Ли – и оно тут же всплывет, но черта с два. Не могу решить, кто именно создавал базу данных органов правопорядка: человек, который ненавидел компьютеры, ненавидел копов или обожал доплату за сверхурочные.

Моя вилка уже безнадежно скребет по дну картонки из-под еды, когда я наконец его нахожу. Мои глаза больше не выдержат вглядывания в зернистый экран, так что я нажимаю «Печать», чтобы прочитать позже у себя на съемной квартире.

Я пытаюсь сообразить, как ввести код авторизации в принтер, и подумываю, не сработает ли просто удар кулаком по клавиатуре, когда у меня за спиной раздается нервное покашливание.

Это мой новый помощник.

Утром шеф вызвал меня к себе в кабинет, и мы обсудили, как свидетельские показания его сына сказались на моем расследовании. Я сказала, что нам лучше бы пока не оглашать заявление его сына, чтобы не нарушить ход расследования. Тэд сначала взвился, решив, что я подвергаю сомнению показания его сына. Я не стала напоминать, что подвергать сомнению показания – это то, что копы и делают.