– С ним все так.
Мой день уже испортился дальше некуда. Точнее, дальше было куда, но уже не хотелось. И я не думала, что мне дополнительно что-то пояснят, но человек со странным взглядом это сделал.
– Несвоевременная его расшифровка запустит череду нежелательных для людей событий.
– Для тебя лично?
– Я сказал.
– Ты не можешь этого знать, – я чувствовала, что проваливаюсь в гнев, как в бездну. – Не можешь!
И – никогда раньше этого не делала – резко хлопнула ладонью так, что зазвенела чашка и вывалилась из блюдца на стол ложка.
На мою выходку обратили внимание разве что соседние парочки и еще встревоженный официант. Я извинилась перед ним взглядом. После чего услышала:
– Я это знаю.
– Откуда?
– Будет сложно объяснить.
– Я так и думала. Ты ничего… не можешь объяснить.
Мандабол. Но могущественный, ненавистный – я едва уже терпела наше с ним чересчур близкое соседство.
– Данку… зачем? – спросила тихо, зная, что вопрос сразу же уйдет в разряд риторических. – Ребенка не жалко?
И он впервые посмотрел на меня прямо. Что-то случилось со мной под этим взглядом: выстудилась снаружи градусов на десять температура – в молле ощутимо похолодало, – приглушились невидимой ватой звуки. Все, кроме его голоса. И почему-то виделся мне идущий сквозь небытие, сотканный из хирургически-белого света тоннель.
– Ты найдешь другое занятие. Увлечение, хобби. Они поправятся, будут жить как раньше. Тебе решать…
Я выбралась из манящего коридора с усилием – просто знала, мне пока в этот свет рано, – принялась рыться трясущимися руками в сумочке. Жестом попросила у официанта счет, бросила на стол купюру.
– Это твое «я согласна»?
– Нет. Это мое «иди на…», прощай!
Не знаю, что меня держало – подбитую, на ревущем движке и одном крыле, – наверное, врожденное упрямство. С детства не терплю, когда давят. До озверения.
Уже уходила от столика, когда мне вслед донеслось то, что не услышал никто:
– Значит, увидимся сегодня позже.

*****

Аид.

«Данку не жалко?»
И полный праведной укоризны взгляд – бушующий, как море, стопроцентно искренний, экспрессивный.
А что делать, если работа такая? Гнуть, перевоспитывать, воздействовать сразу на чувствительное, а не ходить кругами.
Жаль ли ему ребенка?
Аид задумался, покрутил в пальцах астальтовый амулет с высеченным на поверхности сложным кругом – символом смещения и перерождения.
Как ни странно, нет. И не потому, что он бездушный, не потому, что циник, садист или мразь, просто Санара видел тысячи вариантов реальности, где этот самый ребенок уже давно мертв – умер в свой самый первый день появления на свет, в месяц, год или два. Где он вырос и дожил до самой старости ветвистыми вероятностями – счастливыми и не очень, – где болел, где был совершенно здоров, где загибался от рака, где выздоравливал от него же. Для Леа Аид выбрал довольно мягкий вариант – всего лишь поврежденный Данкин ноготь. И нет, он самолично проблему не создавал, всего лишь «столкнул» несговорчивую мисс туда, где все уже случилось, выбрал для нее новую точку фокуса. Изберет еще одну, если понадобится, додавит.
Давно перевалило за полдень, набирала обороты жара; хотелось в замок, в прохладу. А еще лучше – на Уровни. Отмокнуть в широкой ванне, переодеться, вывести из гаража машину, поколесить по окружным трассам. Может, взять выходной? Преступники ждут своего вердикта, но они на то и оступившиеся, чтобы теперь ждать, какая разница – день или два…
Леа – мул на бетонных ножках. Он не ожидал. Но ему понятно – ей есть что терять. У иных никогда не было и не появится такого увлечения, которое дарит крылья, и на которое не жаль потратить жизнь. У нее есть. Было.