– Скажи, Сергей, а это правда, что «Обитаемый остров» печатали в твоей личной типографии? – усевшись рядом, спросил Аркадий Натанович.

Борис поморщился, но влезать не стал.

– Слухи не врут, – подтвердил я. – Моя интеллектуальная собственность на Западе хорошо монетизируется, попросил у старших товарищей часть валюты в специальный фонд отправлять с возможностью тратить ее на созидательные проекты. Фантастику у нас уважают, поэтому в частности вы – огромный дефицит. Закупил за рубежом оборудование, бумажный комбинат поставил, теперь печатаю то, что считаю нужным.

– А гонорар, получается, тоже ты выплачивал? – продолжил допрос Аркадий Натанович.

– Я, пользуясь терминологией из вашего «Трудно быть богом», «лавочник», – развел я руками. – Нравится деньги зарабатывать. Но «лавочники» когда-то были прогрессивным классом и для человечества сделали объективно очень много. На купцов-меценатов и равняюсь. Не волнуйтесь, товарищи – ваши книги офигенно подпитывают бюджет Родины, которая мне рубли и начисляет. Просто частично вернул вам ваши же деньги.

– А доходы от продаж напечатанного твоей типографией тебе в карман идут? – скорчив неприятную мину, с хорошо скрываемым недовольством спросил Борис Натанович.

Да он же меня ненавидит! За что? Может подсознательно ощутил мою к нему неприязнь? Бориса понять можно – цензура объективно немало проблем Стругацким причинила, но его оголтелая антисоветчина и полная творческая импотенция после смерти Аркадия Натановича мне глубоко отвратительны. Нафиг, выкидываем из головы – более неактуально.

– Все доходы, как и от всех остальных Советских книг, уходят в бюджет СССР, – покачал я головой. – А фонд содержится чисто на мои персональные доходы. Во Владивостоке вот огромный пионерлагерь строить начинаем! – широко улыбнулся. – Нечестно же, что на Черном море у нас лагерей полно, а с той стороны – ни одного.

– Нечестно, – с улыбкой согласился Аркадий Натанович.

– Хорошо быть внуком, – уничижительно буркнул Борис Натанович.

– Очень хорошо, – спокойно подтвердил не обидевшийся я.

– Ткачев? – пропустив вперед «отработанного» функционера, выглянула в коридор секретарша Бориса Николаевича.

– В наличии! – отозвался я. – С нетерпением жду ваших новых книг, Аркадий Натанович, Борис Натанович.

Зашли в кабинет, и я обратил внимание на коробки, в которых виднелась часть ранее уставлявших кабинет вещей.

– Увольняетесь, Борис Николаевич?

– Увольняюсь, – подтвердил он. – Не тяну я эту грызню, Сережа, – грустно вздохнул. – Одни долбаные интриганы кругом, делом заниматься мешают. Еще и перемены эти тобой спровоцированные… – одернул себя и пояснил. – Но это я так, для порядка ворчу, по-стариковски – нынешнее положение дел в культуре СССР мне нравится больше прежнего.

– А кто вместо вас будет? – спросил я.

– Шолохов, – не удивил ответом он и злорадно ухмыльнулся. – Он этих паразитов быстро к ногтю прижмет!

– А вы куда работать пойдете?

– На пенсию, наверное, – пожал он плечами. – Или в твой совхоз, литературный кружок в ДК вести, – подмигнул. – Возьмешь?

– Товарища Полевого грех не взять, – улыбнулся я. – Но есть и другой вариант – я к вам из-за него и пришел.

– Меня трудоустраивать? – хохотнул он.

– Это уже жизнь коррективы внесла, – развел я руками. – Я же не знал, что вы увольняетесь. А пришел я к вам сказать, что наше телевидение – унылая и постная, извините, параша.

– Та-а-а-к, – многозначительно протянул он.

– Оно хорошо работает в качестве «излучателя», – продолжил я. – Но охотно его смотрят только люди средних и пожилых лет. Молодежи нравятся только музыкальные передачи и некоторая часть кинопродукции. Ну и «Зов джунглей» пионеры обожают.