– Что случилось?

– Ничего, Олег Александрович, – покачал я головой.

Дядя Дима весело и незаметно для посла мне подмигнул, оценив комичность ситуации.

– Извините за поздний визит, но я хотел спросить – во сколько у вас тут отбой?

Убрав с лица беспокойство, посол вежливо ответил:

– У нас же не пионерлагерь, Сережа! Кто во сколько хочет, тот так и ложится, – посмотрел на часы. – И вовсе это не «поздний визит» – половина девятого только, все еще бодрствуют.

– А к кому тогда можно обратиться по поводу сбора ребят в зале для приемов? Я в самолете выспался, а делать нечего, – с виноватой улыбкой развел руками. – Пообщался бы, песни хором попел.

Олег Александрович пожевал губами.

– На строго абстрактные темы, без скандалов и увольнений, – пообещал я.

– Мы здесь никакого «барства» не терпим, – на всякий случай уточнил он. – И ребята, хоть и разного возраста, но стараются дружить. Все отчеты педагогического состава регулярно отправляются в Москву согласно недавно принятому регламенту.

– Потому и «абстрактные темы без скандалов и увольнений», – с улыбкой кивнул я.

Грустно – побаиваются меня товарищи. Впрочем, так даже полезнее – расслабляться будут не так сильно.

– Сейчас распоряжусь, – пообещал он. – Через пятнадцать минут все будет готово.

– Спасибо большое, Олег Александрович, – поблагодарил я, и мы отправились обратно – нужно гитару взять.

– У нас прямой запрет на «скандалы и увольнения», – на всякий случай напомнил дядя Дима.

– А незачем, – развел я руками. – По детям сразу видно, если у них проблемы в коллективе. Нескромно, но у меня по физиогномике твердое «отлично».

– Это полезный навык, – похвалил дядя Дима, вздохнул и доверительно поведал. – А я зачет едва сдал, потому в «девятку» и определили. Я в «нелегалы» просился.

– Даже представить не могу, насколько туда отбор суровый, – признался я. – Я бы не смог.

– Ты бы и не смог? – фыркнул КГБшник.

– Не смог, – кивнул я. – Я и здесь не смог – одна встреча с товарищем Андроповым – и все, сразу приказ на ликвидацию в случае чего, – пожаловался я.

– Не все в мире Андроповы, – заметил он. – Да таких специалистов вообще раз два и обчелся!

– Согласен, – кивнул я.

На следующее утро смога было хоть отбавляй. Плотный, собака, страшный, воняет всей таблицей Менделеева, поэтому на наших лицах респираторы. На спешащих на работу (суббота? Ну и что? Это же не повод прохлаждаться!) аборигенах – тоже. Видимость совершенно никчемная, поэтому вместо наблюдения окружающих красот я любовался дамами: сидящей напротив, одетой в черное вечернее платье, соорудившей высокую прическу и надевшей на шею янтарное ожерелье (ну фишка у меня такая, дарю всем без задней мысли, но непредусмотренный эффект есть – экспорт Советского янтаря вырос кратно) Кирико Такемурой, сидящей слева от меня, наряженную в секретаршу Виталиной и сидящей справа, одетой в юбочку и бежевую блузку Надей.

Еще с нами едут дядя Герман, товарищ посол и куратор от японского МИДа – сорокапятилетний, плешивый, наряженный в костюм и очки в дорогущей оправе, полный японец по имени Эйдзи Кимура. Вроде приятный мужик, если на первый взгляд, а дальше я не лезу – мне с ним детей не крестить.

– Центр прессы и радиовещания Сидзуоки построен три года назад, – по пути рассказывал он о цели нашего путешествия. – Его архитектором является Кензо Танге, один из основоположников архитектурного движения метаболизма, которое возникло после войны. Оно объединяет в себе идеи архитектурных мегаструктур и органического биологического роста.

– Никогда не видел ничего подобного, – признался я, оценив висящие на гигантском столбе «коробочки» офисов.