– Ой, бл*дь, – впервые на моей памяти выматерилась Виталина, закатив глаза. – Куда и с кем она только не ходила! «Да я с самой Надеждой Константиновной морковный чай пила в семнадцатом!» – передразнила она.

– Уволить можно? Она мне из ребят весь рок выбьет, – спросил я и на всякий случай уточнил. – Точно не из-за тебя – че она вообще в современной музыке понимает? Как только примочки готовы будут, вообще инфаркт отхватит от звуков будущего.

– А давай подождем? – с доброй улыбкой попросила Вилка.

– Не, призрак Надежды Константиновны мне любимую подругу не простит, – хохотнул я. – Но я понял – можно.

– Это – твой проект, Сережа, – улыбнулась Виталина. – Можешь увольнять и набирать кого хочешь.

– Больше некого, – пожал я плечами и оживился. – Слушай, а существует еврей, который с позиции художественного руководителя ВИА сбежит в Израиль с пользой для дела?

– В этом направлении с агентурой все хорошо, – покачала она головой.

– Тогда найди, пожалуйста, обычного толкового мужика не старше тридцати, – попросил я.

– Хорошо, – покладисто кивнула Вилка.

Прибыли на место, припарковались и прошли в крашенные темно-красной краской металлические ворота мимо «УАЗика»-«таблетки», который централизованно привозит и увозит ребят на «репточку».

Поднялись по состоящему из трех облупленных ступеней крыльцу, Вилка открыла передо мной деревянную дверь – немножко глумится над «больничным» этикетом – и по скрипучим, давно не крашеным доскам мы дошли до сидящего за столом седого тщедушного дедушки под плакатом о правильном надевании противогаза.

Подслеповато поправив очки, он прищурился на нас. Поздоровались-представились, и были допущены в левый от дедушки коридор. Миновав двери с табличками от 1 до 14, зашли в пятнадцатый, откуда играла музыка.

На сооруженной у правого от нас, завешенного казенной серенькой тюлью окна сцене стояли одетые в костюмы, аккуратно прилизанные школьники, и с грустными мордахами играли [https://www.youtube.com/watch?v=dhf1MULtgsI&ab_channel=MP3Nice]. А покруче получается – песня молодежи больше подходит.

Напротив, сложив руки за спиной, стояла прямая как палка, высокая – выше Вилки! – худющая Бронислава Вацлавна, которая, неприязненно поджав губы, сквозь толстые стекла очков наблюдала процесс. В принципе все понятно.

Прошли в комнату, оценили наличие плитки с чайником на столе у дальней стены, парочку стандартных фикусов и портрет композитора Моцарта над входом. Ребята нас заметили, и басист Кутиков лажанул.

Остальные участники группы моментально прекратили играть и насупились, уткнув лица в пол и приготовившись огребать.

– Тааак… – прошипела Бронислава Вацлавна.

– Кхм… – привлек я ее внимание.

– А, это ты! – многообещающе протянула пожилая учительница музыки, и, гулко цокая по полу металлическими набойками импортных сапог, пошла на меня. – Скажи, Ткачев, это ведь… – губы неприязненно поджались, она указала дрожащим пальцем на сцену и почти богобоязненно выговорила. – Рок?

Ребята подняли на меня светящиеся надеждой глаза.

– Рок! – жизнерадостно подтвердил я.

– …рок, рок… – добавило драматизма эхо.

Отпрянув, она смерила меня уничтожающим взглядом, поправила очки и припечатала:

– Я так и знала! Я в этой мерзости желания принимать более не имею!

– Очень хорошо, извините, что потратили на нас время в пустую. До свидания, – вежливо ответил я.

– Прощайте! – ответила она, и, высоко подняв голову, покинула кабинет.

– Ей сказали, что у нас тут детский ансамбль с детскими песнями? – уточнил я у Вилки.

– Это и сказали! – хихикнула она.

Очки «доброго хозяина» получены – Контора по-прежнему работает эффективно.