Не будет преувеличением сказать, что, покидая Фонтенбло, Берти был готов мутировать в молодого Наполеона III, и этот процесс превращения впоследствии оттачивал, стараясь как можно чаще посещать Францию и создавая свой двор по образцу французского.

Когда Берти вернулся домой после ближневосточного вояжа с французским финалом, совсем не удивительно, что Виктория нашла его «сияющим и здоровым». Мало того, ее грешный сын теперь был готов, как она с удовлетворением отметила, «исполнить все пожелания матери и отца». Берти, явно очень довольный собой, проявлял такую дипломатичность, что впечатлил даже Альберта на небесах.

Чего больше всего желали родители Берти – живые и мертвые, – так это его женитьбы. Еще несколько месяцев назад он прохладно относился к этой идее, но неделя в Фонтенбло, должно быть, развеяла некоторые иллюзии двадцатилетнего принца в отношении брака.

Он убедился воочию, да и в теплых беседах с Наполеоном наверняка получил отеческие заверения в том, что брак не помеха забавам и развлечениям.

Наоборот, для человека статуса Берти свидетельство о браке должно было стать пропуском в мир сексуальной свободы.

Торжественный священный акт, не совместимый с развлечениями.

Представление Виктории о достойной свадебной церемонии

В браке, как и во всем остальном, Берти было практически невозможно угодить Виктории, которая, как всякая уважающая себя мать, вмешивающаяся в жизнь взрослых детей, посылала множество противоречивых сигналов по поводу свадьбы своего сына. Королева была последовательна лишь в том, что движущим мотивом всех ее действий было соблюдение собственных интересов.

С одной стороны, она выступала в защиту Берти, оправдывая его перед будущими родственниками. В письме к матери принцессы Александры она оценивала «проступок» Берти как «(единственную) печальную ошибку» и уверяла, что «безнравственные негодяи довели нашего бедного невинного мальчика до греха». Во всех своих записях Виктория очень любила подчеркивать слова (в печатных текстах, как здесь, они обычно выделены курсивом), но в этом послании к предполагаемой теще Берти она прибегла к заглавным буквам, настаивая на том, что видит в будущей жене «ЕГО СПАСЕНИЕ». Виктория пошла еще дальше, убеждая датчан, что

Берти был «очень домашним и всегда любил дом», что можно толковать как ложь во спасение или поразительное заблуждение.

Вместе с тем в глубине души Виктория была решительно настроена против Александры – она хотела невестку-немку, а не датчанку. Старшая сестра Берти, Вики, вышла замуж за наследника прусской короны, тем самым скрепив дружбу Англии с Германией в обозримом будущем (во всяком случае, Виктория на это рассчитывала). В идеале Берти мог бы добавить второе звено в эту англо-прусскую семейную цепочку. Датчане, напротив, находились в прямом конфликте с Пруссией за право обладания крошечными приграничными землями – Шлезвиг и Гольштейн, – которые в то время были как две раздражающие песчинки в бутерброде с колбасой североевропейской политики.

В пользу Александры было то, что в ней текла немецкая кровь – ее мать была родом из Гессен-Касселя, крошечного княжества, которое поставляло Британии солдат (не безвозмездно) во время американской Войны за независимость. Но эта родословная не устраивала Викторию главным образом потому, что двор Гессен-Касселя был печально известен своей распущенностью и фривольностью, иначе говоря, был слишком французским. В точности, как Берти, если уж на то пошло.

Выходит, с точки зрения политики Александра была полной катастрофой. Однако англо-прусская принцесса Вики была обеими руками за этот брак, поскольку с присущей ей проницательностью чувствовала, что единственная надежда заставить Берти остепениться – это найти ему красивую жену, а все породистые немецкие девушки, которых она встречала, слишком уж походили на кайзера. Александра, конечно, не была такой ослепительной, как некоторые из французских знакомых Берти, но в ней сочетались природная стать и нежная красота, и Вики казалось, что это может заинтересовать ее капризного братца.