Он уехал, а я остался один посреди Рио, лета и тридцать первого декабря.

Впрочем, я недолго оставался один. Как только я показался на пляже, меня нашли Рико и Мария, а за ними подтянулась и все остальная компания. То, что никто из них не говорил на хоть сколько-нибудь приличном английском, совершенно не меняло дела. Мы снова играли в футбол, а потом они решили затащить меня в море. Я показал на шину на руке, которая, конечно, снималась, но была хорошей отговоркой. Впрочем, это не помогло, потому что один из парней учился на медика и знал, что к чему. В общем, я-таки оказался в воде. И не пожалел. Теплые и ласковые волны мягко покачивали меня, рядом шумно плескались веселые люди, щебеча на столь непохожем и родном испанскому языке, а я снова думал о Колумбе, Кортесе и все честной компании.

Я даже не заметил, что наступил вечер. Но вдруг нас накрыло темнотой, и в этой наступившей темноте зажглись миллионы разноцветных лампочек, которыми были украшены деревья, дома, провода, столбы – все, что только можно! Загорелись огни на огромных пушистых елках, зазвучала веселая музыка, и все центральные улицы заполонили люди. Но больше всего народу, конечно, было на пляже. Я огляделся и понял, что все были одеты в белое, и порадовался, что с утра надел белую майку и светлые шорты. У Марии на голове был венок из белых цветов, и она сняла его и раздала всем по цветку. Рико кое-как объяснил мне, что надо было делать. Мы подошли к воде, и он выдал нам по маленькому деревянному плоту и свечке. Это был ритуал, посвященный богине Иманже. Мы отсчитали последние секунды года, и, когда в небо взметнулись сотни зарядов красочного фейерверка, зажгли свечи, поставили их на плоты и положили рядом белые цветы, а потом пустили эту светящуюся флотилию в океан. И так же сделали все, кто окружал нас. Океан стал зеркальным отражением звездного неба. Невероятная красота этого зрелища могла вызвать скупую слезу даже у самого циничного из людей, что уж говорить обо мне? Я, как-никак, безнадежный романтик. Ну, ладно, романтик-агностик, но все равно безнадежный. И еще я загадал желание, логичное и единственно правильное в этой истории. И надеялся, что Иманже или кто там еще, выполнит его.

Мы танцевали всю ночь. К нам подходили какие-то совершенно не знакомые люди, обнимали и целовали нас, поздравляли с Новым годом и желали удачи. Боа Сорте! И вам того же.

Утро нового года застало нас сидящими на берегу океана. Мы смотрели, как новорожденное солнце медленно и величественно поднималось из густо-синих вод Атлантики, и я почувствовал себя очень счастливым. И пожалел, что со мной рядом не было ни Дэни, ни Джой. А еще я подумал о Фэй. Я даже не мог представить, как эту ночь провела она. Наверняка одна. Наверняка печально. Может, я совершил ошибку, оставив ее там, в Сиэтле, городе дождей и кофеен? Может, надо было взять ее с собой в это сумасшедшее путешествие? Но тогда было уже поздно что-то менять.

Я закрыл лицо руками и откинулся на песок. И вдруг почувствовал, что кто-то взял меня за запястья и потащил наверх. Это были мои улыбчивые друзья. Они подняли меня на ноги, включили музыку и заставили танцевать с ними, хотя никто из нас уже толком не стоял на ногах. Но они это делали, потому что хотели помочь, но не знали как. Начиная с того, что они не понимали ни один из моих языков, а я не знал их, и единственным понятным нам всем был язык прикосновений, улыбок и объятий, и им они владели в совершенстве.

Я провел в Рио еще два утомительных, но веселых дня. А потом задумался, как мне предстояло выбираться оттуда. Конечно, Южная Америка – дело хорошее, но мне хотелось вернуться в более понятные и знакомые места. В Европу, например. Но для этого мне нужно было по диагонали пересечь Атлантический океан, что само по себе было уже непросто, да еще и стоило, как алмаз Шах. И вряд ли Карлос помог бы мне в этом, да и при всем уважении к его самолету, я бы не рискнул предпринимать такое путешествие на этой машине.