Алгамеш удивленно вскинул лохматые седые брови, но улыбнулся.

– А ты непростой малый. Хитро. Ну что же, давай заключим такую сделку – я приду к тебе на рассвете. Но помни, если ты и на этот раз не справишься, ты лишишься большего, чем просто упущенного знания.

И я просидел за клинописью всю ночь – до боли в спине, до слезящихся от чада свечи глаз. Мне нужно было это знание во что бы то ни стало. И, когда показались первые лучи солнца, работа была сделана.

– Ты выполнил свою часть уговора, – пробормотал Алгамеш, рассматривая табличку с письменами. – Что же, теперь мой черед. Признаться, я надеялся, что ты справишься, – ведь закат моей жизни близок, а мудрость должна переходить от старших к младшим. Вы, юнцы, считаете наши уроки скучными, бесполезными, настолько же безнадежно устаревшими, как и мы сами. Но солнце сегодня такое же, как было при твоем отце и при его отце, и оно будет точно таким же, когда отойдут во тьму твои внуки. Мысли юнцов – метеоры. Озаряют небо на секунду и исчезают без следа в вечности. Мудрость стариков же – звезды, чей свет неизменен, и он никуда не уйдет. Слушали бы меня мои внуки хоть вполовину так охотно, как ты, я бы не тревожился за их будущее. А вот ты, Аркад, попросил о знаниях сам. И заслужил эту мудрость.

Алгамеш перевел дух. Он не был глубоким стариком, но сейчас казался столетним мужем, получившим свои знания от самих богов.

– Слушай внимательно, Аркад, писарь из архива градоправителя. Ведь если ты не услышишь меня, знание ускользнет от тебя и сегодняшняя ночная работа ничего не будет стоить.

Потом он посмотрел на меня исподлобья, как будто сам был одним из богов:

– Путь к богатству – всегда откладывать часть из заработанных денег. Значит – присваивать эту часть себе и только себе. Медяк это или серебряный сикель, всегда.

– И все? Так просто? – спросил я его, потому что Алгамеш замолчал.

– Так просто человек превращается из пастуха в ростовщика.

– Ты говоришь, я должен присвоить себе часть заработанных денег. Но ведь они и без того мои.

– Надолго ли? Ты работаешь на градоправителя и получаешь свои медяки. Но потом кто-то другой работает уже на тебя и присваивает их себе. Твои деньги тебе не принадлежат. Ты идешь к портному за новой рубахой – он шьет ее, ты платишь. Ты покупаешь мешок муки на базаре, и снова твои медяки уходят от тебя. Вавилон – город, забирающий все до распоследней монеты. А сколько из них ты присвоил себе за прошедший год? И еще годом раньше? Уверен, что ничего. Ты раб, Аркад.

Он сказал это так презрительно, что я тотчас ощутил кандалы на своих руках. Возможно ли это? Алгамеш продолжал:

– Ты работаешь за муку и рубаху, ты не живешь – существуешь за свои гроши. Но скажи мне, если бы ты всякий раз откладывал десятую часть от своего дохода, сколько бы у тебя вышло за десять лет?

Я припомнил арифметику, которой нас учили в детстве, и ахнул:

– Примерно столько, сколько я зарабатываю в год.

– Запомни, Аркад.

Все, что ты тратишь на свои нужды, тебе не принадлежит. Но все, что ты откладываешь, – становится твоим рабом. Каждый медяк, каждый золотой сикель – твой раб.

И, если ты сумеешь вложить их в выгодное дело, эти рабы начнут трудиться и приносить тебе еще больше денег. Каждый медяк, который принесет тебе раб, – это его дитя, и оно тоже будет трудиться на тебя. Так ты придешь к богатству, которого так жаждешь.

В моей голове уже вертелись цифры. Пожалуй, я мог бы откладывать десятую долю от своего скромного заработка, это же не так много? И на девять частей я смог бы прожить.

– Эта мудрость, – продолжил Алгамеш, – стоит в сотню и тысячу раз больше тех двух медяков, что я заплачу тебе за Девятый закон Хаммурапи. Но ты должен умно распорядиться этим знанием. Ты должен начать откладывать десятую часть от каждого медяка, который придет к тебе в руки, не меньше. Ты сможешь откладывать больше, когда твое богатство вырастет, но начни с этого непреложного закона. Высеки его на глиняной табличке, коли пожелаешь. Оставляй себе столько, чтобы хватало на еду и одежду, не забывай о милосердии к нищим и подношениях богам. Но начни уже платить самому себе.