Официант только мрачно посмотрел на него, смёл осколки и ушёл. Но Данька слегка повеселел, и я решила спросить:

– А что за идея? Ты скажешь, в конце концов?

– О, – оживился Данька, – я тебе говорил, что играю на фоно?

– Нет. И что? Притащишь фоно и будешь играть?

– Ну зачем, я принесу синтезатор. Ты же будешь делать что-то вроде спектакля, правильно? А спектакль с музыкой – это круче, чем спектакль без музыки. Я придумаю вступление, придумаю музыкальную концовку. Буду аккомпанировать тебе в каких-то ключевых моментах. Что скажешь?

– Неплохо, – пожала я плечами, – слушай… а тебе это зачем?

– Ты мне нравишься, и я хочу тебе помочь, – просто сказал он.

Я отвела взгляд. Представила себе, как мы будем вместе готовиться к этому выступлению. Сидеть рядом, плечо к плечу. Читать сказки. Подбирать музыку на синтезаторе. И он всю дорогу будет мне просто другом, а на самом деле – чужим парнем. Мне показалось, что подо мной – не холодный стул, а мангал с горящими углями.

– Знаешь, я не уверена, что маме это понравится.

– Почему? – удивился он.

– Это как-то несерьёзно.

– Но, как я понял, у неё не очень серьёзные сказки.

– Это так, – кивнула я, – но если при этом играть, получится вообще цирк.

Официант принёс кофе. Я заглянула в чашку. Там был шарик мороженого, политый кофе и каким-то соусом.

– Кофе-гляссе, – сказал Данька, – попробовать необходимо.

– Отказавшихся топят в озере? Или поджаривают на мангале?

– Нет, их кормят насильно.

С этими словами он взял свой стул и поставил рядом с моим. Взял мою чашку и ложечку, зачерпнул.

– А фартучек мне повяжешь? – продолжала сопротивляться я. – Такой, с загибом внизу, в который кусками еда падает?

– Обязательно! – заверил он меня. – Когда буду кормить тебя через семьдесят лет!

Я вздохнула и прикоснулась губами к мороженому. Соус оказался карамельным, и мне пришлось признаться:

– Вкусно… Просто, если честно, это вредно.

– Ну, тогда я доем, – бодро сказал Данька и принялся за моё мороженое.

– Погоди, я ещё раз… попробую.

Я протянула руку, но он её отвёл.

– Нет! – заявил он. – Только из моих рук. А то знаю я тебя – как начнёшь лопать, так и не оставишь ни капельки.

– У тебя своё есть!

– Сначала съедим твоё, а потом каждый – своё.

Он принялся меня кормить, а вслух сказал:

– Так что у нас с цирком?

– Слишком весело, – покачала я головой, вытирая с губ карамельный соус.

– А ты не любишь, когда весело? – спросил он.

Я задумалась: как бы ему объяснить?

Дети гоняли на самокатах вдоль озера. Один парень на велосипеде отчаянно сигналил старому серому пуделю, переходившему дорогу. Это был не чистокровный пудель, помесь с какой-то другой породой. У него были растрёпанные уши, лохматый хвост. Он бросил на пацана недовольный взгляд, всем своим видом напоминая, что зря все радуются, что октябрь на дворе, и скоро опять в зиму, в ранние сумерки, в сон под холодной снежной шубой. Зима – это вам не шуточки.

– Люблю, – наконец ответила я, – но не когда слишком. Жизнь вообще-то серьёзная штука, если ты не в курсе.

– В курсе, в курсе, – со смехом сказал он, – поэтому я и уверен, что веселиться надо на полную катушку. И мне почему-то кажется, что ты бы тоже не прочь была.

Я с изумлением посмотрела на него. А Данька приподнялся, стащил со своего стула плед и, расправив, накрыл наши колени.

– Повеселиться не прочь, – пояснил он, – но тебе словно что-то мешает. Словно в тебе сидит кто-то мрачный и говорит: «Вера! Никакого веселья!» Может, прогоним его, этого мрачного?

– Как? – растерялась я.

– А вот так! – сказал Данька, и вдруг левой рукой взял меня за руку под пледом, а правой прикоснулся к моему затылку и легонько придвинул моё лицо к своему.