– А стекло из краски как сделать? Очень быстро, чтоб успело замерзнуть? – Молчун откровенно развеселился, слушая рассказ.

– Я сейчас расскажу, – тоже рассмеялся Довганик, – естественно, стёкла в первую очередь поставили. Но стёкол не хватило на двойное остекление, поэтому первое время оно было одинарное и не очень помогало, но хотя бы снег не задувал. Всё подмели, потом начали красить потихоньку, то-сё. А там такая кубричная система – плацкартный вагон, только в величину жилого помещения. Четыре койки – это называется кубрик. Дверей нет. Какие двери? Дверь есть только в кабинет командира роты, замполита, старшины роты, в кастелянную и в сушилку. Потому что в армии сушилка – это, блин… Там сварены ужасные какие-то конструкции из всяких труб и арматуры. Это всё для того, чтобы можно было быстро просушить вещи. В сушилке всегда было градусов сорок, а на этих конструкциях – садишься и обжигаешься. В начале всего этого дела имелась лестница, которая вела на первый этаж, не пересекаясь с другими ротами, потому что чревато. Специально строились казармы, чтобы у каждой роты был свой выход. А в конце – умывальник и туалет. Туалет – это не унитаз, а тоже разделённые перегородками такие… Где на корточки садятся… Дырки, но в плитке. И бачок сливной наверху. И в первую ночь мы спали полностью одетые. Шапки завязанные, варежки – полностью одетые! Потому что на улице минус тридцать, а в казарме, в лучшем случае, ноль, а то и тоже минус. В конце концов потихоньку, полегоньку… И никто не отменял утреннее пробуждение, заправку кроватей, выход на построение, зарядку. Причём на зарядку, по-моему, до минус пятнадцати – форма номер один. Это сапоги, нижнее белье, брюки, фуфайка – и всё. Выходишь – все строем делают зарядку, бегают, поют песни… Забавно, да? В минус пятнадцать, практически голышом? Так мы начали жить, существовать. И до момента принятия присяги мы, естественно, нигде не работали. Присягу достаточно быстро приняли, в течение недели, может, двух. Потому что это был стройбат, и её просто нужно было тупо выучить. Автомата было два. Они были деревянные – реально были деревянные макеты, которые передавались друг другу. И вот ты с деревянным автоматом, по памяти, где-то заглядывая в бумажку, читал присягу и становился военнослужащим Советской армии…

Володя задумался и как-то отстраненно, как будто автоматически, повторил:

– Да… Советской армии… Доктор, – поднял он глаза на Авдеева, – я вот всё это прекрасно помню, но почему у меня до сих пор полная пустота по… Как это назвать правильно? В общем, по событиям, из-за которых я сюда попал?

Авдеев как будто не ожидал такого резкого разворота от повествования к вопросу, и первое движение его рта было как у рыбы, которую достали из воды. Он вхолостую чмокнул губами, выпуская воздух, и даже чуть дёрнул головой назад.

– Ну, понимаете, – всё же проговорил он, – пока у вас наблюдаются классические признаки амнезии – воспоминания возвращаются, так сказать, в хронологическом порядке. А вот именно важные события, которые предшествовали моменту нарушения памяти, к примеру, как в вашем случае – травме головы, могут вернуться в последнюю очередь. И справедливости ради стоит отметить, что, к сожалению, могут и вовсе не вернуться.

– То есть я могу и не вспомнить, что было непосредственно перед травмой?

– Увы.

– Тогда почему я не помню, что было после травмы?

– В каком смысле? – озадаченно произнес Авдеев.

– В смысле, я тут на правах арестанта, – утвердительно заключил Владимир, – экспертиза назначена, значит, уголовное дело возбуждено. Со мной должны были проводить следственные действия: допросить, признать подозреваемым, свозить в суд, избрать меру пресечения, признать обвиняемым и так далее. Я ничего этого не помню. Адвоката своего что-то не помню, чтоб я видел.