И потом, гнев никогда надолго не задерживается, он, опять же, как щенок, очень быстро наедается и сразу засыпает. И тогда в душе снова вскипает стыд, мутными потоками просачиваясь в глаза. Что же делать? Как сдержать готовые хлынуть слезы? И Пикола вспоминает о «Мэри Джейн».
На каждом бледно-желтом квадратике есть изображение маленькой Мэри Джейн, именем которой конфеты и названы. Улыбающееся белое личико. Светлые волосы в приятном беспорядке, глаза, естественно, голубые, вокруг – мир абсолютного комфорта и чистоты. Хотя сами глаза Мэри Джейн смотрят дерзко, с затаенной злобой. Но Пикола все равно считает их очень красивыми. Она сует в рот конфету и наслаждается ее сладостью. Ведь в определенном смысле съесть эту конфету значит съесть эти злые голубые глаза, съесть Мэри Джейн. Полюбить Мэри Джейн и стать ею.
За три пенни она купила себе целых девять моментов наивысшего наслаждения в обществе Мэри Джейн. Той самой красотки Мэри Джейн, именем которой и названы конфеты.
В квартире над бывшим складским помещением, в котором теперь обитало семейство Бридлав, поселились три шлюхи. Чайна, Поланд[6] и мисс Мари. Пикола их любила, часто навещала и с удовольствием выполняла всякие их поручения. Ну и они в свою очередь относились к ней без малейшего презрения.
Однажды октябрьским утром – это было то самое утро, когда миссис Бридлав удалось одержать столь блистательную победу с помощью печной заслонки, – Пикола поднялась по лестнице в их квартиру, но и постучаться не успела, как услышала пение. Голос у Поланд был сильный и сочный, как свежая клубника:
– Привет, яблочко в тесте! А носки-то твои где? – тут же спросила у Пиколы мисс Мари.
У нее каждый раз находилось для девочки новое прозвище, причем любовно выбранное из числа самых вкусных и любимых кушаний.
– Здравствуйте, мисс Мари. Здравствуйте, мисс Чайна. Здравствуйте, мисс Поланд.
– Ты что, не слышишь? Где твои носки? Что это ты с голыми ногами, как дворняжка, ходишь?
– Я ни одной пары найти не смогла.
– Да неужели? Значит, у вас в доме кто-то такой завелся, кто очень любит носками полакомиться.
Чайна захихикала. Каждую такую пропажу мисс Мари связывала с появлением в доме большого любителя лакомиться подобными вещами. Она, например, могла с тревогой заявить, что у них в доме явно «завелся какой-то большой любитель бюстгальтеров».
Поланд и Чайна готовились к вечернему выходу. Поланд что-то гладила, напевая себе под нос, а Чайна, сидя на бледно-зеленой кухонной табуретке, как всегда, укладывала себе волосы. Мисс Мари к выходу, разумеется, никогда вовремя готова не была.
Эти женщины относились к Пиколе дружелюбно, но разговорить их было довольно трудно. Так что девочка всегда брала инициативу на себя и первой заговаривала с мисс Мари, известной болтушкой, – той стоит рот открыть, так ее и не остановишь.
– Как это вышло, что у вас столько разных бойфрендов, мисс Мари?
– Бойфрендов? Бойфрендов?! Душечка-девчушечка, да я вообще ни одного бойфренда с 1927 года не видела!
– Значит, ты их и вообще никогда не видела. – Чайна сунула щипцы для завивки в жестянку с маслом для укладки волос «Ню Нил». От прикосновения к горячему металлу масло громко зашипело.
– Как же так, мисс Мари? – стояла на своем Пикола.
– Ты хочешь знать, как получилось, что я с 1919-го до 1927 года ни с одним мальчиком знакома не была? А все потому, что мальчики тогда исчезли. Просто перестали появляться на свет. Люди тогда стали рождаться уже старыми.