Иван смотрел в пустоту, всё вокруг раскачивалось. Вольф повторял и дополнял объяснения, умещая в его голове новую картину мира, но что-то то и дело вываливалось.
Сверху – серое небо начала сентября, под ногами – бугристая кремлёвская мостовая, кругом – грохот десятка автомобилей. Один солдат сказал другому:
– Она же, говорят, не видит ничего.
– Стреляет всё же хорошо, – отвечал толстый солдат. – Ох, что будет, что же будет.
– Может, не она стреляла?
Вывели её к стене. Некрасивая полуслепая еврейка, обладательница десятка имён, посмотрела прямо в лицо вскинувшему револьвер коменданту Малькову. Тот слегка замешкался. Взгляд был не то чтобы смелым, но тупым.
На подходе к заводскому двору у неё сломался каблук. Прихрамывая, она подбежала к чёрному ходу. Присела на какой-то ящик и попыталась приладить отломившуюся часть каблука.
Вдруг какое-то мельтешение: люди выходят. Она резко оторвала тот кусок каблука и побежала туда – будь что будет! Какая разница, что там с обувью, если остались секунды?
На мгновение притаилась за автомобилем. Пора, не пора? Услышала знакомый мерзкий голос – как обычно, что-то о фабриках рабочим. Да, пора.
Она выскочила из-за машины и трижды выстрелила почти в упор, вслепую. В последовавшем водовороте едва ли кто-то мог понять, что же произошло. Его схватили и куда-то потащили. И её схватили и куда-то потащили.
После того, как кремлёвский комендант Мальков привёл приговор в исполнение, её тело, крутя и сминая, уложили в бочку. Бочку оттащили подальше от зданий, облили бензином и подожгли.
Но сжигай – не сжигай, Ленин уже сражён вполне удачным выстрелом.
– Так. А что же было в кейсе? Что я такое вдохнул?
– Ничего!
***
Должность Вольфа называлась куратор. В его ведении были несколько московских и подмосковных чаг. Основная обязанность – отлавливать вваливающихся в эту реальность потусторонцев и безболезненно возвращать их обратно. Кроме того, ему нужно было избавляться от подозрительных предметов, которые сквозь чаги тоже проскакивают нередко.
Кроме того, фиксация научных данных, тяготеющая к бюрократии. За год чага открылась столько-то раз, средняя продолжительность сеанса – столько-то секунд, число транспортированных объектов – столько-то, из них людей – столько-то. Научные конференции, съезды, заседания. Орден давал ему достойный заработок, неплохую квартиру и техническую поддержку.
Уже почти стемнело, когда Вольф показал Ивану город. Выбеленный Кремль, сотни куполов, меньше асфальта и больше деревьев – ХХ век прошёл для этой Москвы с гораздо меньшим ущербом.
Вечером они сидели в старомодно оформленном ресторане «Блюз Диканьки» в стеклянном небоскрёбе на месте гостиницы «Ленинградская». По всему периметру зала тянулся конвейер с едой и напитками. Каждый посетитель брал с конвейера приглянувшийся ему пункт меню, а счётчик на столе выводил на дисплей текущую сумму счёта. Если выходило, например, слишком дорого, тарелку можно было поставить обратно – и сумма откатывалась к прежнему значению.
Только лента конвейера (Иван взял бургер с картошкой «Криминальное чтиво» и кружку тёмного пива, а Вольф – расстегаи с грибами и бутылочку медовухи) отделяла их от витрины, с которой открывался чудесный вид на отдающую ретрофутуризмом Комсомольскую площадь (здесь – Каланчёвскую), полную всех существующих видов транспорта (в том числе – вертолётов).
Особенно радовала глаз Ивана увивающаяся в никуда канатная дорога.
– Я вообще почти не пользуюсь электроприборами, – говорил между делом Вольф. – Дома я бываю мало, в городе ориентируюсь хорошо, в гости хожу без спроса. Работа творческая.