– Ты не любишь китайский, а я выпью… – она налила себе заварки. – Эрл грей в пакетике?

– Да.

Он не видел никогда тех вещей, в которые она была одета. Эти шорты были ему незнакомы, хотя, может быть, на ощупь он бы их узнал. Вспомнил, что сидит в тех самых джинсах, молнию на которых Оля однажды сломала.

Она рассказывала ему что-то о своей новой работе «и вообще как дела», дипломатично обходя все те вопросы, которые действительно его интересовали. Думает ли она по-прежнему о нём так, как он – о ней? Они просто неудачно вписались в поворот или зря сели в одну машину? Есть ли какие-то шансы вернуть всё как было – или хотя бы начать заново?

Потом было молчание. У Оли дома не было сахара – не имела она к нему привычки – но Иван всё равно помешивал ложкой у себя в чашке, уткнувшись взглядом в её изменчивое отражение на поверхности чайной воронки. Всё что угодно, лишь бы поменьше смотреть в глаза. А она смотрела открыто, быть может, легко, иногда поджимая губы как печальный клоун – мол, «досадно вышло, ничего не поделаешь».

– Я позвонила хозяйке, как ты просил, – заговорила она. – В общем, она вернётся после Нового года. Насчёт тебя не возражает, главное, чтобы в срок приходили деньги. Но в январе уж изволь – на выход.

– А, ну хорошо.

– Вообще, место чудесное. Так дёшево, я до сих пор не нарадуюсь, что удалось эту квартиру отхватить за такие деньги. Да ещё и так близко к центру. Съезжать немного грустно, много хороших воспоминаний.

– А мне как было грустно с проспекта Мира съезжать. Надеюсь, у тебя оттуда тоже хорошие воспоминания.

– Да, конечно.

Вновь замолчали. За окном уже почти стемнело, снова начался дождь. Оля не хотела уходить, пока он не закончится. Её зонтик сломался, а у Ивана она одалживать не стала – дескать, когда ещё пересечёмся.

– А вообще, район хороший. Бывает немного пустынно, но это ничего, опасностей никаких. Ты меня знаешь, я опасаюсь по дворам среди ночи ходить, а тут я прям себя не узнаю. И ещё, странная вещь, я с этим раньше не сталкивалась – я здесь знаю всех соседей. Специально ни с кем не знакомилась, просто вот так получилось. Многие живут здесь давно, у них какая-то своя мифология. Скажем, говорят, про мусорный бак, из которого мусор исчезает, подчистую. Буквально: вечером бак полный, утром машина приезжает – а там нет ничего. В соседнем подъезде есть один дед, он даже график этих исчезновений составил, говорит, в этом есть какая-то логика. А ещё – здание под снос на другой стороне улицы – там какие-то призраки свет по ночам зажигают.

– Бомжи, наверно.

– А вот и нет. Сами бомжи и шугаются. Там вообще закупоренная какая-то квартира, её много раз пытались вскрыть, но дверь не поддаётся.

– Интересный сюжет.

– Тебе бы всё сюжет. А тут – жизнь.

– В жизни таким вещам, как правило, находится рациональное объяснение.

– Ну вот вечно ты! Слышал про группу Дятлова?

– Ох, не начинай, а? Я сам тебе про это рассказывал.

– Когда это?

– Серьёзно не помнишь?

– Ты прости, что к чаю нету ничего, – сменила тему Оля. – Я сюда уже не покупала. Хотя в морозилке какое-то мясо осталось, можешь его съесть.

– Великодушно.

Она внимательно присмотрелась к нему, он постарался «обаятельно» улыбнуться.

– Да, что-то в людях не меняется, – сказала она после паузы. – Всё то же самое все эти годы.

– Ты про что конкретно? Про интеллект, остроумие или красоту?

– Про всё сразу, – вздохнула. – Ты бы спортом, что ли, занялся. Я вот недавно…

– Какой спорт? Чтобы чем-то таким, это ж надо какую-то стабильность в жизни иметь.

– Ладно, дождь закончился. Я пойду соберусь.

Она прошла в коридор, извлекла комок одежды из стоявшего там саквояжа и скрылась в комнате. Иван почувствовал, что не то от чая, не то от нахлынувших мыслей у него краснеют уши. Притягательность Оли поддразнивала его сквозь стены. С тех пор, как они виделись в последний раз, она стала ещё лучше. Хоть глазком бы. Интересно, она?…