«Сам факт наличия этой фотографии многое говорит о нашей способности диссоциироваться от боли, которую испытывают окружающие нас люди. Для того чтобы сделать подобный снимок, необходима определенная бесчувственность, внутренняя холодность. Работа выполнена фотографом, освещавшим корпоративную вечеринку сотрудников „Майкрософта“. Разве это не идеальная, хотя и ужасно грустная метафора? Как же быстро мы готовы променять нашу человечность на финансовую выгоду».

– Прошу прощения, и это они считают интеллектуальным дискурсом?! – бушевала Димпл, с грохотом поднимая жалюзи. – Нашли на кого все свалить! На фотографа! Охренеть можно!

Амина смотрела, как двоюродная сестра бросилась через спальню ко второму окну: волосы убраны в тугой узел, обтягивающее черное платье с юбкой в складку – сегодня она напоминала вампира.

– В смысле, это дурацкий аргумент, ты же понимаешь, правда? Свобода прессы зависит от фотожурналистов, которые должны стойко запечатлевать все, что происходит в мире!

«Ну конечно, сейчас она доберется и до цензуры…»

– И чего же еще потребует миссис Гениальный Профессор?! – воскликнула Димпл, схватив с подоконника пепельницу и вытряхнув ее в мусорное ведро, отчего в воздух взмыло серое облачко пепла. – Чтобы мы на передовицы помещали фото щенков и котят?! А то, не дай бог, чьи-то чувства оскорбим?!

«Господи, а она ведь ни капельки не изменилась, да?»

– Ну, вообще-то, ни капельки, – хрипло прошептала Амина.

Димпл взглянула на гору одежды рядом с ее кроватью и поморщилась:

– Да ты послушай меня! Это шокирующий снимок? Да! Но он был сделан не ради этого! Он не был инсценирован, черт бы их всех подрал! И если какая-то идиотка считает, что тебе не хватает эмпатии или ты хочешь сделать деньги на чужом горе, то… – Димпл запнулась, заметив на тумбочке полупустую бутылку, и поморщилась. – Постой-ка! Да ладно, Амина…

– Наши отцы пьют виски, – пожала плечами Амина.

– Вот именно, – натянуто хохотнула Димпл. – Ты что, собралась пойти по стопам клана Сурьяни и допиться до кризиса среднего возраста?

«А она так и не смирилась с тем, что мы – индусы?»

– Ну да, не особенно…

– Что?!

– Ничего.

– Нет, что ты сказала?

– Это я не тебе.

Во взгляде сестры промелькнуло сочетание гнева и беспокойства. Амина почувствовала обжигающий приступ стыда и прикрыла глаза. Она и так отлично знала, что Димпл видит вокруг себя: коллаж из одежды, пустых бутылок, пепельниц, тарелок с объедками вокруг комода.

– Ами, какого черта? Что с тобой творится?

«А сама-то как думаешь?»

Амина покачала головой, и чувство вины, застрявшее где-то в подреберье, на удивление быстро превратилось в презрение. Конечно, Димпл легко говорить! У нее все просто: она может вести беседы о том, что уместно, а что – нет, продавать то, что надо продать, вне зависимости от результата беседы, и преспокойно жить на эти деньги, ни о чем не думая! Каково это – твердо стоять обеими ногами на земле и ощущать свое право не смотреть вниз, на дерьмо?

– Я сделала этот снимок, – сказала вдруг Амина.

– И что?

«Не говори ей».

– Я прекрасно понимала, что делаю.

– Конечно! Ты фотограф! Это твоя работа!

– Я хотела, чтобы это произошло. Вот почему я успела изменить настройку диафрагмы еще до того, как он прыгнул.

– Амина, ты не виновата в том, что Бобби Макклауд покончил с собой.

– Ведь я понимала, что это будет хорошая фотография, – продолжала Амина. – Я подумала: падающий человек – это очень красиво, получится хороший снимок. Но разве это важно? – Она нервно рассмеялась, чтобы Димпл не заметила, как предательски дрожит у нее нижняя губа. – Ты можешь себе такое представить? Как будто я снимала птиц для «Нэшнл джеографик» или каких-нибудь, на хрен, животных…