– Твой ход, мам, – сказал Акил.

– Да-да, – отозвалась Камала, взглянув на часы, и передвинула синий шарик к желтому треугольнику.

– Сколько времени? – спросила Амина.

– Полдесятого.

Акил сделал продуманную серию ходов и завел в фигуру еще один шарик.

– Что-то мне надоели шашки, – вздохнула Амина.

– Просто тебе не нравится, что я выигрываю! – парировал Акил.

– Ты всегда выигрываешь!

– Тогда не играйте! – оборвала их Камала, потирая лоб, словно пыталась разгладить внезапно появившиеся морщины.

– Так заняться-то нечем!

– Хватит ныть! Идите и посмотрите, что там Итти делает!

Но Итти интересовал Амину не больше, чем доска для китайских шашек, мебель в душной спальне родителей или Акил, в сотый раз злорадствующий над ее поражением. Она спрыгнула с кровати, пошла на крутую лестницу без вентиляторов, легла на верхнюю ступеньку и прижалась лбом к холодному мрамору. Под ней приглушенно гудел целый мир: в доме что-то щелкало и постанывало, раздавалось шарканье чьих-то тапок, медленные стоны, подобно китам, поднимались из глубин огромного, прохладного океана. Она вжалась в пол и вдруг услышала непонятный звук! Пение! В доме кто-то поет? Амина подняла голову.

«…fingers in my hair, that sly come-hither stare…» – пел Фрэнк Синатра.

Музыка! Внизу играет музыка! Амина заглянула в лестничный пролет, потом спустилась на несколько ступенек вниз, а потом еще немного, чтобы заглянуть в гостиную.

«Witchcraft…» – доносились слова песни. Сунил подпевал Синатре с закрытыми глазами и сияющим лицом. Пластинка крутилась на проигрывателе, а рядом с ней кружился дядя, вздымая руки в воздух и ловко двигая бедрами.

Амина в смятении смотрела, как Сунил перепрыгивал с одной ноги на другую, высоко поднимая колени. Он напоминал ондатру, готовящуюся нырнуть в Рио-Гранде, вся его неуклюжесть уступила место инстинктивной грации. Его пухлое тело изгибалось, наклоняясь к полу и вновь выпрямляясь.

«I know it’s strictly taboo…»

Его лицо прямо-таки светилось, Амина никогда не видела дядю таким. Впервые она заметила, что он красивый мужчина. Не смазливый, как киноактеры вроде того, что играл Бака Роджерса, не высокий с острым подбородком, как Томас, но все равно привлекательный. Он быстро сделал шаг назад, развернулся вправо и повел рукой в сторону, как будто приглашая невидимую партнершу.

– Сунил!

Сунил и Амина подпрыгнули от неожиданности – в дверях появилась Аммачи. Она скрестила руки на груди и принюхалась. Амина повернулась и побежала вверх по лестнице, поэтому не увидела, что произошло дальше: то ли бабушка убрала иглу с пластинки, то ли сам Сунил, но так или иначе, в гостиной повисла тишина, не предвещавшая ничего хорошего.

– Снова ты за свое! – донесся снизу голос Аммачи, затем раздались шаркающие шаги, звук льющейся жидкости и наконец стук стакана о стол. – Достаточно, Сунил, хватит! Иди в постель!

Тишина. Амина наклонилась вперед. Они разговаривали, быстро переходя с английского на малаялам, который для девочки звучал как «аргада-аргада-аргада». Бабушка требовательно спросила:

– И где шляется твой брат?

– Я же сказал: не знаю!

– И что дальше? Не хочешь поискать его?

– Амма, пожалуйста, – вздохнул дядя.

– Он, вообще-то, твой брат! – отрезала Аммачи.

– Аргада-аргада!

– И как это понимать?!

Сунил снова вздохнул, но на этот раз нарочито, за скукой скрывалось не что иное, как гнев.

– Так! Томас – это Томас, и он пойдет туда, куда захочет, и тогда, когда захочет! Тебе ли не знать!

– Перестань! Твое бормотание никого не интересует!

– Сюрприз!

– Идиот! Ты пьян! Аргада-аргада-аргада!

– Полностью с тобой согласен!

Амина поставила одну ногу на край ступеньки, потом другую. Заглянула через стену и увидела, что дядя развалился в кресле – вдохновение от музыки и танца полностью покинуло его. Аммачи в своем ярко-зеленом сияющем сари наклонилась над креслом.