) – вот вам и гонение»[418]. Иногда в старообрядческих сочинениях содержатся указания о том, что наставники самосожигателей распространяли ложные слухи о приближении солдат, чтобы подтолкнуть напуганных людей к последнему роковому шагу. Как пишет Евфросин, коварный «губитель братский» Иван Кондратьев сообщил своим сподвижникам: «Лютая беда и бесконечная нас постиже: два полковника с полками, с копии и з бердышами [идут] мучить нас и к антихристу приводить!». В ответ раздался всеобщий крик: «беги, беги в поломя, зажигайся, не медли!». Но на самом деле никакой угрозы нет: «А и бес ли гоняет? Полковников не бе и полки не явлены»[419]. Евфросин считал такой способ организации самосожжений типичным: «Все-то вы таковы, самосожжения столпы: чем бы ни устрашить, толко бы в огонь поспешить!»[420]. Эта важная мысль повторена в произведении Евфросина: «Так то везде те саможженцы горят: любо учители солгут, любо сами на себе беду возволокут»[421]. Архивные документы свидетельствуют об обратном: старообрядцы не спешили с совершением смертельного ритуала, дожидаясь своих нерасторопных гонителей и намереваясь прежде обличить их. Для самосожигателей «преследования и служили главным доказательством наступления кончины мира»[422]. Затем, после появления солдат, наступал черед избавления от власти антихриста – «огненной смерти».

Между тем российское законодательство XVII в. и, прежде всего, Соборное Уложение, предполагало сожжение заживо как наказание за богохульство, умышленный поджег города и за обращение православного в «басурманскую» веру, а также за проклятие православной веры. «Зжечь» предписывалось любого, кто «возложит хулу» на «честный крест», «Господа нашего Иисуса Христа» «или на святых его угодников»[423]. Эта санкция использовались и для борьбы против нового идейного противника власти – старообрядцев. Причем масштабы казней стали куда более значительными, чем прежде, до образования старообрядческого движения[424]. По мнению французского историка Пьера Паскаля, пиком гонений на старообрядцев стали 1670–1672 гг.: «никогда еще старообрядцы не преследовались так систематически и столь безжалостно»[425]. В дальнейшем появлялись новые документы, связанные с борьбой против старообрядчества. Созванный в ноябре 1681 г. церковный собор объявил о новых мерах против «раскольников». Его решения предписывали упразднять те пустыни, где обитают старообрядцы, пресекать распространение старообрядческих сочинений[426]. Приблизительно в 1684/1685 гг. приняты «12 статей» царевны Софьи, согласно которым упорствующие старообрядцы после пыток подлежали сожжению в срубе. Раскаявшихся отправляли под строгий повседневный контроль («начал») в монастырь. Укрывателей предписывали наказывать батогами[427]. Некоторые авторы связывают эти суровые репрессивные меры с «раскольничьим бунтом Никиты Пустосвята»[428]. Как можно быстрее покончить с самосожжениями и в целом со старообрядческим влиянием следовало еще и потому, что «религиозная смута ослабляла Русь перед лицом иностранцев»[429]. Поэтому новые репрессивные распоряжения предполагали «педантичное и неукоснительное исполнение: по достоверным данным, до Пасхи на Москве было сожжено около ста человек (по обычаю в срубах)»[430]. Однако в старообрядческой среде все новые и новые репрессии вызывали предсказуемую реакцию. Самосожигатели получали новые аргументы: «гонение, либо только предполагаемое, либо уже начатое, к тому же сопряженное со всеми прочими бедами времени, казалось, так ярко сочеталось с ожидаемым приходом антихриста, что многие не захотели вообще жить на свете»