Дочитав письмо, Полина, положила его на стол и несколько часов кружила около: брала в руки хрусткий, голубоватый лист, касалась каллиграфических строк кончиками пальцев и снова возвращала послание отца в конверт. Написанное отцом входило в странное противоречие с её душой, и это противоречие она, как ни силилась, не могла облечь словами.

Вот он писал:

«Не думай, что я остался в стороне во время войны, через третьих лиц я смог передать значительную сумму для Советского Союза, этих денег с лихвой хватало на самолет или танк…»

Танк или самолёт… Бабушка шила кальсоны, она стирала бинты… О, их вклад в победу был гораздо скромнее!

Полина принесла из кухни банку с растворимым кофе и поставила её рядом с письмом. Они неплохо смотрелись вместе. Бразильское письмо и бразильский кофе.

Он не раскаялся в своем бегстве. Полина его не осуждала. Она просто… Она просто ничего не чувствовала, и это было самым мучительным!

История вершит свои дела без оглядки на гуманизм. Так было, есть и будет всегда. Подвластная воле истории, Россия вздыбилась над миром новорожденным красным материком. Высыхали до дна океаны, но тут же наполнялись новые. Падали горы, превращаясь в пустыни, но тут же возносились новые. Вырывались с корнем вековые леса, но тут же прорастали новые. Она была тому свидетель и, чудом уцелев, стала частью этого красного материка. Хотела она этого или нет. Рана не может кровоточить вечно, дальше – либо жизнь, либо смерть. В её случае, самая крепкая (крепче конской жилы) связь ребенка и родителей лопнула, не выдержав натяжения над историческим разломом, а время запаяло концы, не оставив шансов на живое притяжение.

Полина ещё раз перечитала письмо, сложила его по сгибам и отправила на самое дно янтарной шкатулки.

У него были кофейные плантации, а у неё – бабушка, замирающая до самой смерти, как истукан, от каждого стука в дверь, подружка Туська, уехавшая в начале июня 1941 года в Ленинград в гости к старшей сестре и оставшаяся там навсегда, на Пискаревском кладбище, Митя Скворцов, заживо сгоревший в танке и миллионы, миллионы, миллионы тех, кто так и не дожил до Победы, защищая свою «несчастливую» родину…

Алёна вышла замуж. Ну как замуж? Гена сказал:

– Все равно мы поженимся скоро, переезжай к нам, мать не против. Присмотримся к друг к другу, притрёмся, а потом заявление в загс подадим.

Вообще, Алёна понимала, что значит "притрёмся", в конце концов, она была уже взрослой девушкой! В общежитии сказала, что временно поживёт у дальней и очень больной родственницы, матери же решила пока ничего не сообщать.

Первой узнала тётка Вера, которая любила Алёну за сходство с отцом, за острый язычок, за то, что та умела давать отпор и отчиму, и матери. Тетка частенько звонила в общагу, чтобы узнать, как дела у племяшки, но в этот раз ей ответили, что Алёна Самсонова из общежития съехала в неизвестном направлении. Не откладывая дело в долгий ящик, тетка побежала к Анне для выяснения подробностей, но оказалось, что бывшая невестка ни сном ни духом не ведала, куда запропастилась дочь. Женщины, поохав, единогласно постановили ехать в Горький на следующий же день.

В электричке тётя Вера солидно рассуждала вполголоса:

– Вот чует мое сердце, живёт она с этим Генкой без росписи! Да ладно бы она у нас кривая или косая была! Такую девку, как Алёнка, любой парень с руками и ногами оторвет. Ой, дуреха, куда спешить-то? Успеет еще бабьей жизнью нажиться…

Анна недовольно зашикала, потише, мол, люди кругом, тетя Вера неприязненно посмотрела на невестку и обиженно поджала губы. Следить надо за девчонками, вот что! Был бы жив брат, такое бы не допустил!