– Она скончалась от сердечной недостаточности, – равнодушно констатировала Белозерова.

Я побелела.

– Как такое могло случиться? – Мой голос дрожал от боли и возмущения. – Моя подруга никогда не жаловалась на сердце. Мы каждый день бегали с ней до речки. Здесь какая-то ошибка.

– Ошибки здесь нет никакой – Белозерова не давала мне и рта раскрыть. – Так, как вы, рассуждают многие пожилые люди. Пройдут пару лишних километров – и считают, что в их возрасте это подвиг и у них все в порядке со здоровьем.

– Но это совсем разные вещи... – я пыталась возражать.

– Не будем об этом говорить, – прервала она меня. – У вас впереди много тяжелых дней. Надо похоронить подругу и самой готовиться к операции. Всего доброго.

Она развернулась на высоких каблуках, а я, глядя ей вслед, подумала, что никогда не приду сюда, и сдержала слово. Похоронив Машу, я позвонила дочери, объяснила ситуацию, при-ехала в Санкт-Петербург, где мне сказали, что можно вполне обойтись без хирургического вмешательства, выписали лекарства и отправили домой. Теперь, если мне надо проконсультироваться с врачом, я еду туда. Вот, молодой человек, пожалуй, и все.

Киселев поднялся со стула и стал прощаться.

– Квартиру Клемма сдали государству? – поинтересовался он. – Ведь вы говорили, у нее не было родственников.

Наталья Михайловна взмахнула руками:

– Конечно, надо было сказать и об этом. Представьте себе, нет. Там поселилась известная нам личность – врач Белозерова. Когда я встретила ее возле Машиного подъезда и поинтересовалась, что она здесь делает, то услышала: мол, покойная Клемма написала на нее завещание, и теперь эта квартира принадлежит ее дочери Эллочке.

– Может быть, ваша подруга действительно сделала это? – спросил Киселев.

– Сделать это, милый, она никак не могла. – Хозяйку даже затрясло от возмущения. – Перед тем как лечь на операцию, она хотела написать завещание на мою дочь Анечку, но я категорически воспрепятствовала этому. Во-первых, у дочери уже есть квартира, и не одна: я умру – достанется эта. Во-вторых, я имею какое-то предубеждение насчет завещаний. Я понимаю: за границей их пишут сплошь и рядом, молодые и старые. Ну, а до нас это еще не дошло, поэтому у меня завещание ассоциируется со скорой смертью. Тогда я не дала Маше это сделать. Правда, подруга все равно хотела завещать квартиру моей семье.

– Не желаю, чтобы она отходила государству, – объясняла Маша. – Пусть за ней ухаживают близкие мне люди, слишком здесь мне все дорого. И не спорь, Наташа. Рано или поздно твоя Анечка станет ее владелицей. Как вы думаете, – обратилась старушка к Павлу, – после таких слов Клемма могла отдать ее Белозеровой?

Киселев пожал плечами:

– В жизни бывает всякое.

– И все равно, – пожилая женщина упрямо закусила губу.

– Скажите, а у нее действительно никого не было? – задал вопрос оперативник. – Может быть, ей все же удалось кого-нибудь найти?

– Она бы сказала, – уверенно произнесла Наталья Михайловна. – Хотя постойте... Однажды я была у нее в гостях, и вдруг кто-то позвонил. Маша взяла трубку..

– Ах, это опять вы, – недовольно сказала она, – по-моему, на данном вопросе мы поставили точку. Я еще раз повторяю: я отыскала внучатого племянника, проживающего в Марселе. Что же тут непонятного? И перестаньте сюда звонить.

Когда же я спросила, о чем идет речь и что это за внучатый племянник во Франции, подруга лишь отмахнулась:

– А, не обращай внимания.

Видя, что она не хочет говорить на эту тему, я больше никогда не спрашивала о ее родственниках.

Киселев почувствовал, как вспотели ладони. Версия убийства Корнийца росла как грибы после дождя.