Когда снег полностью сошел и подсохли лесные тропы, Юрий Георгиевич стал вывозить свою дружную когорту на пленэр. Намазавшись репеллентами от клещей, беззаботной гурьбой выезжали на машине преподавателя, затем рассредоточивались по облюбованным уголкам, и писали. Кто что.
Татьяна любила простые русские мотивы – одинокую печальную березку на опушке леса с безнадежно опущенными ветвями или гордую сосну, прячущую за чопорной гордостью боль и разочарование.
Юрий Георгиевич никак не комментировал ее картины, пока она не написала маленькое прозрачное озерцо в окружении церемонных колючих елок. Он долго рассматривал уже готовую картину, потом вздохнул.
– Танечка, вы стали настоящим художником. Без всяких скидок на возраст. Может быть, я насыплю вам соли на еще не зажившие раны, если скажу, что развод пошел вам на пользу, как полноценной творческой личности? В вашем таланте появилась глубина и страстность, которой не было прежде. Да и мастерства прибыло. Хотя пока всё уж очень печально. Но это пройдет, попомните мои слова. А Толик что? Пустышка. Блестящая снаружи и гнилая внутри. Но это вы и без меня знаете. То, чем он теперь занимается, и есть его предел. На большее ему рассчитывать нечего.
Как ни странно, но эти утешительные слова расстроили Татьяну. Почему раньше никто ей не говорил, что ее избранник – пустой человек? Если бы до свадьбы ее предупредил об этом тот же Юрий Георгиевич, которого она беспредельно уважала, она бы крепко подумала, прежде чем ставить свою подпись на брачном свидетельстве. Эх, если бы повернуть время вспять!
В один из чудных летних дней мэтр, пройдя на середину мастерской, гордо вскинул руку, требуя внимания, и торжественно провозгласил:
– Дети мои! Надеюсь, моя новость не станет для вас непосильным искушением. Первого октября я еду в турне по Европе с выставкой наших картин, которые после ее закрытия будут распроданы широкой публике. Так что готовьтесь, дети мои! Заканчивайте, что не закончено, доделывайте, что не доделано! Скоро вы начнете покорять мир! – И обыденно добавил: – В вашем распоряжении остался один месяц!
Татьяна внимательно просмотрела свои картины, выбрала более-менее законченные, всего вышло десять, писанных маслом, и несколько акварелей. На всех печальная русская природа. Прищурив глаза и склонив голову набок, оценила впечатление. Н-да… Сплошное уныние.
Вернувшись в общежитие, переоделась в домашний безрукавый халатик с яркими белыми ромашками. Повертелась перед зеркалом и пришла к неутешительному выводу – что-то надо с собой делать. Мало того, что кислая вся, как перестоявший кефир, так еще и мышцы обвисли, стали вялыми и дряблыми. С детских лет занималась в разных спортивных кружках, в институте – аэробикой, а вот теперь обо всем забыла. Это всё последствия депрессии! Пора за волосы вытаскивать себя из затянувшей трясины.
Решив, что завтра же начнет посещать спортивный клуб, достала пастельные краски, приколола к мольберту лист ватмана и задумалась. Душа чего-то просила, но вот чего? Закрыла глаза и попыталась сосредоточиться.
Мысли начали принимать странную, почти осязаемую форму. В голове возник некий образ, еще не оформившийся, но очень желанный. Рука потянулась к ватману и сама собой начала набрасывать пастелью сначала неуверенные, а потом всё более четкие контуры симпатичного домика с верандой и мансардой, стоявшего в глубине запущенного старого сада. Это весна. Нежная зелень, голубое небо и прозрачный свет. Возрождение. Выход из долгой зимней спячки.
Целую неделю по вечерам не заходила в мастерскую к Юрию Георгиевичу, усердно трудясь над своим домиком. Основной сюжет оформился сразу, а вот над деталями пришлось потрудиться. В субботу, пристально рассмотрев свое творение и сделав пару заключительных штрихов, увидела, что получился удивительно привлекательный дом. Именно в таком ей хотелось прожить всю оставшуюся жизнь.