– Так я уже видел все это, – пробормотал Петр. – Прошлый раз, во сне. И потом, когда «дедушка» во второй раз явился со своим Алексашкой. Они… Твою мать! Да вон они, только подумать стоило!

В сгущавшихся сумерках Петр увидел два силуэта, вышедших из темноты. Старые знакомые, только император без трости, а Меншиков идет не рядом, а чуточку отстав.

– Здравствуй, внук! Почто от меня прячешься? – У Петра Алексеевича хищно ощерились кошачьи усики, но голос был на удивление мягок. Но с обидой затаенной, видимой.

– Это он, уверяю тебя, мин херц, трости твоей опасается, – засмеялся Меншиков и подмигнул. «Счастья баловень безродный» был расфуфырен, как в прошлый раз, – в пышном завитом парике, в дорогой одежде, переливавшейся золотым шитьем и драгоценными камнями.

– Да ничего я не опасаюсь, – резанул Петр, и раздражение захлестнуло его. Надо же, стоило на секунду задремать, и вот они, не к ночи будь упомянуты. Сладкая парочка…

– Еще раз такое скажешь, в рыло от меня получишь, – Петр угрожающе прошипел Меншикову. Тот, к его удивлению, хотя был намного шире и выше на голову, отступил за своего благодетеля и повелителя.

– Моя кровь, Алексашка, – удовлетворенно буркнул Петр Алексеевич и подошел вплотную, рукой прикоснуться можно. Но Петр не стал этого делать – мало ли что, в опаске нужно быть.

– Я с турками мир позорный заключил, смотри и ты не обмишулься. Вояки они добрые. Но ты другой, не я… Есть в тебе что-то…

Гигант с неожиданной силой схватил Петра за плечи и прижал к своей груди. Так прижал, что дыхание сперло, а лбом он ударился в шитую серебряную звезду. От внезапного жара раскалившегося знака Петра передернуло, он попытался отшатнуться. Но куда там – император держал его за плечи стальной хваткой.

– Уййй! – он смог только прошипеть. Жар начал обжигать лицо нестерпимым пламенем – стало по-настоящему больно.

– Державу свою тебе вручаю, теперь могу спокойно спать…

Боль заполнила разум, он осознавал с трудом. Последние слова императора доносились уже сквозь туман, плотно окутавший Петра…

– Уййй!!! – Осознав себя уже наяву, Петр почувствовал, как болит лицо. Вскочил, разлепил глаза и через секунду хрипло рассмеялся. Матерясь вполголоса, он схватил с походной кровати край одеяла и стал вытирать им лицо. Ткань окрасилась, но не кровью, а горячим жиром мясного рагу.

– Надо же – сел за столик позавтракать и вырубился! А дедуля момент четко уловил и явился. По душам поговорили…

Петр усмехнулся, отбросил испачканное одеяло и взял салфетку, еще раз протерев лицо чуть влажной тканью. Радостно засмеялся, но тихо, не в голос, убедившись, что лицо почти не пострадало – хорошо, что не с пылу-жару казачки миску принесли, чуть остудили, а то картина получилась бы – у императора рожа красная и волдырями покрыта. Какие пересуды пошли бы сегодня по армии? И это перед генеральной баталией?!