Таким образом, можно сделать вывод, что почти половина рабочих России в первой четверти ХХ в. стали таковыми лишь в первом поколении. Да и среди всех рабочих от 12 до 30% и более держали землю в целях сельскохозяйственного производства. Здесь уместно привести мнение отечественного историка Л.В. Милова о силе инерции крестьянского хозяйства в среде промышленных рабочих: «Если участие в промышленном труде позволяет непосредственному производителю не отрываться от ведения крестьянского хозяйства, то он остается владельцем жизненных средств в их изначальной форме и отрабатывает в форме промышленного труда лишь свои феодальные повинности. Это классическая форма крепостного промышленного труда…» [23, с. 570]. Иными словами, до 30% промышленных рабочих в начале ХХ в. все еще не могли выбраться из пут феодальных отношений.

Современные исторические работы в целом подтверждают эти положения. Многие фабрично-заводские рабочие разных губерний в начале ХХ в. уходили на летние работы в село. И, согласно данным статистики, большинство рабочих все еще принадлежали к крестьянству «по социальному положению». Даже Р. Пайпс, в своей обычной манере перехлестов, пишет: «В начале ХХ века промышленные рабочие в России представляли собой, за небольшим исключением, не столько определенно выраженную социальную группу, сколько разновидность крестьянства» [28, с. 120]. Это, конечно, лишь частичная истина, но весьма характерная. Таким образом, в России к 1917 г. численность пролетариата была незначительной, и в существенной своей части он был или вчерашним крестьянином или имел тесные связи с аграрным сектором экономики.

Рассмотрим теперь еще одну мифологему советского времени, которая почему-то стала популярна сегодня среди некоторых писателей. В советский период нужно было идеологически оправдать социалистический характер Октябрьской революции и дальнейшее строительство социализма в экономически и культурно отсталой стране. Ведь с научной точки зрения делать социалистическую революцию, по сути, в феодальной стране, толком не прошедшей этап капиталистического развития, было бы невозможно. Вопрос таким образом сводился к определению степени развитости капитализма в России к 1917 г.

Оставим в стороне фантастический взгляд, что Россия в начале ХХ в. представляла собой мощно развивающуюся экономическую систему, которая входила в число пяти-семи ведущих стран капиталистического мира – взгляд, который активно развивался в начале 1990-х годов в основном в публицистике, но к науке никакого отношения не имеет. Этот взгляд был инспирирован конъюнктурным желанием ангажированных авторов того смутного времени привести хоть какое-нибудь серьезное обоснование в защиту идеологической позиции о ненужности, искусственности революции 1917 г. Мол, Россия и так прекрасно развивалась. Но этот взгляд полностью игнорирует все результаты социальных наук, полученные серьезными исследователями независимо от их политической ориентации.

Развитие экономики России в рассматриваемый период действительно было значительным, но еще не выводило страну в ряд высокоразвитых капиталистических стран. По среднедушевому доходу страна оставалась в разряде отсталых стран мира. Так, по данным известного американского исследователя П. Грегори, Россия в 1913 г. имела доход на душу населения, равнявшийся 50% немецкого и французского, 20 – английского и 15% американского. К 1913 г., продолжает П. Грегори, относительная позиция Российской империи ухудшилась из-за быстрого роста населения и сравнительно низких темпов роста объема производства между 1861 г. и 1880-ми годами. Он заключает: «Относительная отсталость экономики России очевидна» [13, с. 21]. Есть и более обобщенные данные. А.Г. Вишневский приводит темпы прироста валового национального продукта на душу населения за 1870–1913 гг. по основным странам. Так, среднегодовые темпы прироста были (в процентах): Россия – 1,0; США – 2,2; Великобритания – 1,1; Германия – 1,6; Франция – 1,4; Италия – 0,7; Япония – 1,7. Россия, хотя и развивалась почти как западные страны, но по темпам прироста опережала только Италию. Поэтому вывод А.Г. Вишневского о том, что «в целом, несмотря на ускоренное промышленное развитие, преодолеть отрыв от западных стран не удавалось, возможно, он даже увеличивался» [10, с. 13], следует признать вполне убедительным. И в финансовом отношении, несмотря на знаменитую реформу С.Ю. Витте, Россия ничем похвастаться не могла. Утверждения некоторых авторов, что реформа С.Ю. Витте стала локомотивом «русского экономического чуда», несостоятельны. Реформа С.Ю. Витте не стала и не могла стать «локомотивом», ибо никакого чуда в действительности не было. При интенсивном экономическом развитии Россия была так же далека от передовых индустриальных стран Европы, как и в 1861 г. В стране не было собственного капитала для проведения индустриализации. В этом состояла основная проблема модернизации России и превращения ее в развитое капиталистическое (буржуазное) общество. «Российский капитализм» не смог преодолеть «наследие крепостничества и азиатчины», провести индустриализацию, создать крупное машинное производство и вывести страну из экономической отсталости. Россия в начале ХХ в. оставалась в ряду самых отсталых европейских стран. Значит, господствовали не капиталистические отношения, хотя они развивались, а отношения «крепостничества и азиатчины». Кстати говоря, эти отношения на российской почве оказались весьма устойчивыми и следы их удивительным образом сохранились до сего дня.