– С Рождеством! Хо-хо-хо! Это я, Дедушка Мороз!
Пацан в черной шапке и толстовке с капюшоном окидывает меня ледяным взглядом и прибавляет звук.
– Исчезни, чмо!
Я тихонько возвращаюсь в гостиную.
– Они хотели бы открыть подарки позже, – говорю я и протягиваю руку за своим джин-тоником. Стремительно, как кобра, бабуля перехватывает мою руку, вцепившись в нее своими цепкими пальцами пенсионерки на заслуженном отдыхе, и скрипуче произносит:
– Вообще-то обо мне стоило бы сделать радиопередачу. Я столько всего повидала за время работы в налоговой… – Она хватает меня за вторую руку и решительно тянет за собой на диван, затем набирает побольше воздуха в легкие и продолжает: – Мне видится что-то вроде субботнего интервью программы «Эхо», где два радиоведущих задают мне вопросы… У меня в запасе столько великолепных историй! Вот послушай: дело было поздней осенью пятьдесят третьего, сижу я как-то днем на работе и изучаю налоговую декларацию, а в ней…
От костюма Деда Мороза зуд просто адский. Я пытаюсь высвободить руку, чтобы сделать хоть один глоток, но старческие пальцы лишь крепче сжимаются на моем запястье. Смотрю в окно. За окном падают крупные хлопья. В этом году на Рождество выпал снег.
2
Через месяц заканчивается мое пособие по безработице.
Если за эти тридцать дней я не получу какую-нибудь роль, меня выгонят с биржи труда для представителей творческих профессий (туда ужасно сложно попасть – для этого нужен как минимум трехлетний актерский стаж или диплом театрального училища, которого у меня нет, так что мне пришлось темнить, давая уклончивые ответы о своем образовании, из которых следовало, что я конечно же окончила театральное и вообще у меня огромный опыт работы). Не иначе как мне придется работать могильщиком или кем-нибудь похлеще, не знаю, кем там работают люди без высшего образования.
Сто пудов окажется, что работа могильщика требует зачета по какой-нибудь там теории гниения.
В моем распоряжении осталось 573 кроны мелочью, а пособие по безработице я получу только через полторы недели. Сумма пособия равна 3460 кронам за вычетом налогов.
В моем гардеробе нет ни одной вещи, купленной позже 1993 года.
Мне не с кем разделить свою жизнь, время идет, и, скорее всего, я так и не успею встретить нормального мужика и родить детей, потому что климакс у меня наступит раньше, чем я найду подходящего человека. Такого, который мечтает о женщине, щеголяющей в шмотках образца 1993 года.
У меня самая маленькая кухня на свете (войти в нее можно, но вот развернуться уже нельзя). Готовить там просто нереально. Мне суждено провести всю жизнь в одиночестве в крохотной двушке с карликовой (простите, низкорослой) кухней и убогой мебелью, полученной в наследство: деревянным столом времен моего детства (он и тогда выглядел убогим, но под клеенкой это было не так заметно) со следами кошачьих когтей, так что за несколько десятилетий ножки стола значительно сузились книзу. Ну и плюшевый диван из «ОБС!» кирпичного цвета, состоящий из шести частей, которые разъезжаются в разные стороны, стоит лишь на него сесть.
Сколько бы я ни билась, карьера моя так и буксует на одном месте. Еще немного, и я достигну возраста, когда о карьере актрисы можно забыть. Вы знаете хоть одного актера, который пробился бы после тридцати пяти? Не знаю как насчет актеров, а уж среди актрис таких точно поискать. Да и те жалкие остатки моего актерского мастерства, которые у меня еще есть, скоро окончательно исчезнут за невостребованностью. Нет, я, конечно, перебивалась всякими мелкими подработками, но настоящей работы у меня не было – ну там на сцене или какой-нибудь крупной роли в телесериале. С самого детства я мечтала стать актрисой. В третьем классе нам было поручено организовать школьную процессию в честь Дня святой Люсии