Ты же помнишь примеры из житий святых. Палач, всю свою жизнь проведший на пытках и казнях, мог уверовать в последний день и получить венец мученика, а епископ, прошедший много мук, но испугавшийся в последний момент, терял всё. Не только в праведной жизни, но и в решении умереть или нет за Христа собрана вся наша внутренняя, сердечная, а не разумная, логическая, а потому холодная и ненадёжная, вера.

– Почему ненадёжная? – Встрепенулся Александр. – Разве не нужно понимать, во что веришь?

– Конечно, нужно. Но понимать – одно, а основывать свою веру на этом понимании – совсем другое. Нельзя нашей логикой, то есть падшим, испорченным разумом доказать ни одну христианскую истину, и самую главную – о воскресении Богочеловека. Рассказать, объяснить, растолковать – можно, а доказать, заставить человека отказаться от «не верю!» – никак. Это истина такого порядка, что превышает всё, что знает и может даже теоретически знать всё человечество вместе взятое.

А логика… Наука наиглавнейшим своим правилом постановила доказывать новые истины через уже известные, разбирать большое на совокупность малых. А если большое – целостное и никак не распадается на части?

– О чём это ты? – Вмешался Фёдор. – Что такого большого, чего науке не понять?

– Да много чего. Вот мы часто говорим о сердце и понимаем под ним самую суть, сердцевину человека. И Евангелие постоянно говорит именно о сердце, а найдёшь ли ты там что-то о разуме? Наука – это же про разум, верно? Думаю, что в человеке гораздо важнее его сердцевина, сущность, чем устроение ума. Говоря проще, лучше быть хорошим, чем умным. Поэтому благоразумный разбойник на кресте был достоин рая. Да, он всю свою жизнь совершал страшные преступления – но не потерял до конца это своё доброе устроение. И оно заставило его осудить самого себя на кресте – подлинно, без надежды на какую либо пользу, а не притворно, – и оно же показало ему ненормальность, несправедливость распятия рядом безгрешного Христа.

И разбойник отправился в рай. Сразу, без условий и правил. А мудрые фарисеи и саддукеи, которые жили почти безупречной жизнью, разбирали любые споры по Закону Божию и по логике, что получили в награду? Осуждение, за очень редким исключением. Вот куда завела их надежда на логику.

– И почему так? – вмешался Фёдор, любивший докапываться до самых корней, – Ты ничего не сказал о причине, почему сердце важнее разума?

– Не сказал. Здесь уже мои совсем вольные мысли. Смотрите, как в течение жизни меняется разум человека – то остреет, то тупеет к старости. Не говорит ли это о его вторичности? И наши знания, которыми ум питается, чаще всего, – выводы из наших или чужих наблюдений.

А что будет, когда мы узнаем всё, да ещё и наш разум заработает в полную, непредставимую сейчас силу? Для чего будет нам этот багаж, не превратится ли он в обузу? Например, не благословение ли старческое слабоумие? Может, это освобождение слабеющего разума от лишнего, от знаний, которые совсем скоро станут ненужными? Сердце же, устроение человека по верным правилам, наоборот, позволяет и новым знаниям, и новым умственным силам влиться в человека, наполнить его без риска «порвать мехи ветхие». Или дать лишнее злому – тому, кто может использовать новые возможности во зло.

– Так что же, опять долой образование? – Вмешался Александр. – Предлагаешь, словно в средневековье, книги прятать от простецов?

– Вот я и боялся, что не так поймёте мою мысль. Не умею хорошо объяснять. Я же не говорю о том, что нужно делать, со своими бы грехами разобраться. Просто предполагаю, что разум и все его действительно могучие инструменты менее дороги Богу, чем чистое сердце, которому он даром даст и разум, и знания, и славу.