– Я об этом не думал. Просто не стал отказываться, когда решили, что пойду я.

– Верность дорогого стоит, – опять похвалил инопланетянин. – Но неужели ты их так любишь, что не смог отказаться даже при смертельной опасности? Или не смог отказаться – так привык подчиняться?

– Кому-то надо же было пойти, – почти обиделся Михаил. – Пусть буду я.

– Нет, не то, – покачал чёрной головой Вестник. – Не так надо. Нельзя кому-то давать управлять тобой, словно куклой. У тебя же есть свобода – большая ценность, нельзя ею так легко разбрасываться. Ты же понимаешь, да, что твои хозяева тебя похоронили? Но не понимаешь, почему, так ведь?

– Давай расскажу, как всё было, – продолжал пришелец, не дожидаясь ответа. – Они собрались узким кругом, самым узким, без тебя, и решали, что делать. Обычные ваши правила требуют удаления от опасного места вождей и важных учреждений. По возможности – народа. Войска стянуть, ракеты нацелить, стрелков рассадить, что там ещё? Лечебницы развернуть, союзников предупредить – ты знаешь, как это делается. Но вот незадача – Москву никуда не спрячешь, а угроза – неизвестная. А вдруг прилетели захватчики? А вдруг всех болезнью неизвестной заразят и в злобных мертвяков превратят? А вдруг пытать начнут и все тайны узнают у встречающих чиновников?

Вот они и выбрали того, кто мало знает об их намерениях, верно? Того, кто не сможет рассказать ничего для них опасного, даже если его будут пытать до смерти. Но чтобы чин соответствовал обстоятельствам – нарядить, так сказать, покойничка в последний путь.

Михаил почувствовал, как ком подкатил к горлу. Обида жгла изнутри, но Вестник говорил ровным иронично-сочувствующим тоном, почему-то это немного успокаивало. Возражать не хотелось – да, карьера закончилась. Никто не будет ему доверять так же, как и раньше, пока до конца не убедятся, что он остался прежним и ничем не опасен. А те, кто занял его место, постараются, чтобы этот период растянулся надолго. И никому нет дела до его собственных чувств и желаний.

– Я называю вещи своими именами, чтобы ты принял правильное решение. Ты верен, умён, не трус. Это ценно и для меня. Заставить кого-то служить себе легко, но пользы мало. Не будешь же над ним постоянно стоять с плёткой, верно? А если раб не видит плётки, то и страха не чувствует – ещё и навредит хозяину по возможности. Можно, конечно, сломать человека, превратить в полуживотное – но какой толк от него тогда будет? Никакого.

Теперь Вестник говорил ровно, без эмоций, словно учитель на уроке, и ещё успевал рассматривать Москву через окно. Ехать было недалеко, но для длинного кортежа протокольный отдел специально проложил объездной путь, чтобы гость смог увидеть город. Затем пришелец резко повернулся к Михаилу и продолжил доверительным тоном.

– А мне нужны помощники. Здесь, на Земле – не лазутчики, не рабы, не предатели, а мои люди. Верные слуги, но не рабы, что служат из одного страха за свою шкуру. Я могу дать многое, очень многое. Но мои дары оценить может только свободный и гордый человек. А по достоинству оценит лишь тот, кто почти всё потерял – и понимает это, а не цепляется за несбыточные мечты.

– Кстати, – спохватился Вестник, – всё, что я говорил на площади, было всерьёз.

Он пристально смотрел на Михаила, будто сомневаясь в чём-то – особенно неприятно, учитывая прозвучавшие на площади угрозы. Потом откинулся на сиденье и замолчал.

Михаил поёжился – кто знает, что на уме у этих пришельцев, может быть у них нравы нашего Средневековья? И что значат эти разговоры? Попытка вербовки? Так ведь сколько их уже было, знакомо всё. Тогда главное – потянуть время, сориентироваться в обстановке. Очевидно гуманоидный вид гостей и относительно спокойное поведение дают надежду – всё разъяснится без жертв. Ведь не стоило учить наш язык, лететь за миллиарды километров, чтобы всё сорвать из-за некоего надуманного нарушения протокола. Или стоило?