Маленькая, уютная комнатка, окно, которой, выходило во двор. Из мебели имела, платяной шкаф, односпальную, панцирную кровать, табурет, и маленький, письменный столик, стоявший у окна. Костя обнял Машу, она прижалась к нему, подняла лицо, и они слились в долгом поцелуе. – Костик, я тебя люблю! – Машенька, и я тебя, очень, люблю, не нахожу себе места, если долго не вижу! И снова, они соединились устами. Время, неумолимо, съело отпущенный им лимит. Костя, глянув на часы, сказал. – Машенька, мне пора! Они оделись и вышли во двор. Дом, Павлы Андреевны, располагался так удачно, что сразу, за приусадебным участком, был, тот самый, длинный, бетонный забор. Через который, Косте предстояло прыгать. Что он и сделал, запечатлев прощальный поцелуй, на милых устах. Он, заученными движениями, ловко забросил своё натренированное тело, на верхнюю кромку забора, и помахав от туда рукой, скрылся из вида.

Маша работала во вторую смену, масло, булки, колбаса, опостылели ей до чёртиков, потому, что Кости не было уже трое суток. Что могло случиться? Может, заболел? Она написала ему письмо, и, чтобы не ждать, пока оно дойдёт по почте, не бросила его в синий ящик, а передала со «случайной оказией». Не он один наведывался в этот магазин, и первый, зашедший к ним, «самовольщик», любезно согласился, доставить её «амурный привет» адресату.

Костя, также как она, передал своё письмо ей, с «попутным гонцом», в этот же день. – Милая Машенька, мы не увидимся две недели, прости, придётся подождать! В тот, последний визит к тебе, при возвращении в роту, меня поймал дежурный по училищу, подполковник Седых, наш комбат, случайно оказавшийся на моём пути! Он всё видел, и объявил мне, два наряда в не очереди! А такие наряды, отбывают только в выходные, значит, лишаюсь двух увольнений! С самоволками, пока надо повременить, я на «строгом контроле»! Машенька, пиши мне, любимая, очень жду, и обязательно отвечу! И так, переписка их продолжалась, и Маша успокоилась, безропотно, ожидая того дня, той минуты, когда вновь увидит Костю.

Между тем, близился канун Октябрьских праздников, на улице похолодало, замёрзли лужи, и выпал первый снег. Костя написал, что увольнение отменяется, так как он заступает в наряд, в караул. Расстроенная Маша, ответила ему, отрешённо. Что, восьмого числа, отработает вторую смену, и сразу уедет, на последней электричке, в деревню, повидать дедушку и бабушку. Но, она не уехала, потому, что Костя, сияющий, как медный пятак, появился неожиданно, как чёрт из табакерки, в тот самый момент, когда нужно было садиться, в подъехавший автобус. Он, сзади, захватил её в охапку, и утащил за остановку. Офицеры, уезжающие в город, не заметили его, так как внимание их, было направлено в другую сторону. Он целовал её долго, и она, истосковавшаяся, и измученная, долгим ожиданием встречи, тоже, не отпускала его, стараясь насытиться им, таким желанным и любимым.

– Машенька, не уезжай сегодня, уедешь, завтра утром, а я приду к тебе, после отбоя! – Не боишься? А вдруг тебя снова поймают!? – Ну, и пусть, я не могу больше ждать, хочу видеть тебя, обнимать, целовать, и будь, что будет! – Ой, какой ты храбрый! А если тебя отчислят из училища, на последнем году учёбы? Зачем мне, недоучка!? Будь, пожалуйста, осторожней! – Хорошо, моя милая, я буду осторожен! Мне пора, я только, что сменился с наряда, нужно идти, пока не хватились! – Иди, иди скорей, я буду ждать тебя, и приготовлю, чего-нибудь вкусненького!

Едва Маша вошла в дом, Павла Андреевна воскликнула радостно. – Машенька, не уехала, доченька? Что так? – Передумала, тётя Паша! – А у меня, нужда в тебе!? Не поможешь? На кухне сидел, на табурете, не раздетый молодой мужчина, наблюдающий за ней, с любопытством. – Беда у меня, Машенька, сестра моя Стеша лежит в деревне, сильно хворая! Просит приехать, вот, племяш мой, проездом из города, завернул на москвиче! – Конечно, тётя Паша, наказывай, что нужно делать!? – Да, не много, Машенька, курей да поросёнка кормить, да, печку топить! А я, на недельку, там задержусь! Ну, как, управишься? – Поезжай, тётя Паша, не расстраивайся, всё сделаю! – Ну, и славно!