Это всё, что с собою… И в том не твоя вина —
так случилось, что склад переполнен вещами,
что хранятся вечно. Гляди на стекло воды,
слушай ветер, разглаживай гладь руками.
Отыщи среди сосен место, куда следы
приведут на ночлег. Спи, засунув, под голову камень.
Май 26 2012 г.
«Пока стена способна тень мою…»
Пока стена способна тень мою
терпеть на плоскости, но не холодный камень
хранит следы, пока я узнаю
себя в стекле, пока ещё руками
могу писать – я буду говорить.
Мне 43. Я переехал свет наполовину.
Вторую половину полюбить —
мне не случилось. Волжские равнины —
теперь пейзаж привычный за окном…
Слова чернят невинную бумагу.
В наборе букв, как будто под замком
скрываются и смысл и отвага —
неведомые больше никому…
Поскрипывает шарик осторожно.
Бумага терпит, взяв мою вину
себе на плечи… И теперь, возможно,
я буду говорить, что не умру.
По крайней мере, не сейчас, не летом,
когда жара. Ведь даже комару
жить хочется, хотя бы до рассвета…
Я буду говорить! Слова. Слова.
Но что сказать теперь ещё о жизни? —
что оказалась, видимо, права,
сказав однажды, что в другой отчизне
болит сильней от мыслей голова.
Как друг мне написал: «Черни листы
в родном Отечестве. Хоть в мире много места —
вода смывает новые следы
и покрывает пеной повсеместно,
и убегает восвояси…» Ночь
в такое время года всё короче.
И фонари, как маяки, – точь-в-точь —
на берегу. И всё длиннее строчки.
Май 30 2012 г.
«Воробей, воробей…»
Воробей, воробей,
ты из лужицы не пей.
Там ведь грязная водица —
вдруг с тобой беда случится.
Будет заворот кишок —
не закончу я стишок,
и не сложится картинка,
как на ветке паутинка.
Где другого воробья
я тогда найду, ведь я
не смогу, как ты, по веткам —
я сижу в закрытой клетке
и смотрю, как ты летаешь
и про всё на свете знаешь:
и про дождь, и про снежок…
Вот и кончился стишок.
Май 30 2012 г.
«Я вышел из дома и сразу увидел – зима…»
Я вышел из дома и сразу увидел – зима.
Но это лишь пух тополиный под ноги ложится.
Сугробы из ваты заполнили площадь сполна,
исправив ошибки зимы, что в глазах очевидца
была лишь подобием. Падает, падает снег
под ноги прохожим и липнет к ботинкам, рубашкам…
Сгорает от спички случайной – так короток век
слезы тополиной… И только замёрзнуть нестрашно.
Май 31 2012 г.
«Обернусь на выходе из дома —…»
Обернусь на выходе из дома —
кто-то следом шаркает за мной
комнатными тапками – знакомый,
может быть, а может быть, чужой
кто-то заблудился в нашем доме
и теперь пытается найти
двери, за которыми знакомый,
может быть, окажется. Стучит
в первую попавшуюся – тихо.
Никого. Ни звука. Дальше вниз.
Вот стучит машинка – там портниха
проживает – даже не стучись.
Я ещё раз быстро обернулся —
он в другой подъезд уже ушёл.
Кто-нибудь откроет, кто проснулся…
Вот куда-то звук его исчез.
Тополя накрыли город пухом —
видимо, поэтому теперь
тяжело, вооружившись слухом
отыскать потерянную дверь.
Май 31 2012 г.
31 мая 2012 года
Завтра лето. Я сижу на старом стуле.
Греет солнце. Под окном моей квартиры детский садик.
Дворник кормит разжиревших гули-гули.
Декорации под стать, вот только задник
нарисованный, как будто из другого
представления, как будто бы картинка
со стены слетела. Голубого
не хватает, как на фотоснимках
не хватает жизни. Смотришь – вроде
лица все знакомые, как будто,
но куда-то, всё равно, уходит
жизнь из кадра, что ты поминутно
сохранить пытаешься, но время
вылетает вместе с птичкой из-под тряпки.
И тогда лишь стёртые колени
помогают не попасться в прятках.
Завтра лето. Комариный праздник.
Перед ночью главная забота —
перекрыть в окошке этот задник
плотной шторой. Завтра на работу.
Завтра наступает ровно в полночь.
В ноль часов кончается сегодня.