На соседнем подносе возвышалась горка дряблого жаренного картофеля, а позади подноса стояла еще одна девушка с растрепанными волосами, светлые пряди которых выбивались из сетки на голове. Она наполнила мою тарелку жаренным картофелем.
О боже.
Очередь стонала и жаловалась, пока не растворялась в обеденном зале. Я постоял там несколько мгновений, изучая зал и замечая смутно знакомых людей в броской одежде, которой я не видел уже много лет. Один паренек с густой бородой неуклюже споткнулся, пока наполнял из аппарата пять стаканов. Он был одет по последней студенческой моде: поношенная куртка армии США с приколотыми к воротнику крылышками ВВС, нашивки сержанта морской пехоты неровными стежками пришиты к боковому шву одной штанины, нашивка с маленьким зеленым кулаком пришита к одному рукаву, символ мира – в области пупка, и маленький американский флаг пришит на заднем кармане его вареных джинсов.
Я заметил кое-что еще, чего больше не увидишь в американском обществе: сигаретный дым, поднимавшийся от дешевых жестяных пепельниц на столах. Этот дым смешивался с ароматами еды из кухни, и даже отдушки моющих средств для посуды пахли дымом и, на удивление, не вызывали никаких неприятных эмоций.
Я прошел к круглому столу из светлого дерева и сел на стул со ставшей для меня привычной болезненной гримасой на лице. Но гримаса оказалась напрасной, потому что я не почувствовал никакой боли в спине. Уже собираясь робко откусить от своего сандвича, я осознал, что из динамиков в потолке донесся обрывок какой-то музыки, после которой прозвучала барабанная дробь и низкий голос произнес:
«Радиостанция WIDB Карбондейль... снова... вместе!»
Потом я услышал студенческого диск-жокея.
«Рональд Рамджет в эфире на частоте шесть, мы снова вместе с WIDB. Сегодня солнечный день, выше 26 градусов. Вечером будет прохладно, до 10 градусов. Прямо сейчас ровно 25. А сейчас, прямо из прошлого, Манго Джерри с композицией 1970 года «Летом!».
Рамджет идеально уложился во времени, закончив говорить перед первыми аккордами композиции. «Летом!» была моей самой любимой композицией на протяжении десятилетий, пока она не прочертила звуковые дорожки в моем мозгу, после чего я уже терпеть не мог ее слушать. Но в этот момент «Летом!» звучала... совершеннойновинкой, словно я никогда прежде ее не слышал. Я тут же забыл о своем сандвиче с беконом и латуком и ничего не слышал, и не осознавал, кроме звучащей из динамиков музыки.
Пока не заметил Марту, что пританцовывала под музыку возле салатного бара. Она плавно покачивалась, выбирая по одному грибочку из огромной миски, и бросая их на свою тарелку. Затем, позвякивая своими фенечками, она протанцевала к моему столу под песню Манго Джерри о том, как мы можем дотянуться до неба и потрогать его рукой, когда на дворе лето. С ленивой улыбкой на лице она села за стол напротив меня.
– Тащишься под музыку, Питер?
Снова ощутив запах шафрана, исходящий от ее одежды, я почувствовал, что рад снова отказаться в 1971... на какой-то миг.
– О боже, да! Это... великолепно!
Остальные посетители кафетерия, казалось, тоже наслаждались этой музыкой. Словно какой-то хореограф постарался сделать так, чтобы студенты ели, пили и курили сигареты в такт музыке, а какой-то костюмер позаботился о том, чтобы все носили рубашки с огромными воротниками, пиджаки с невероятно широкими лацканами, самые пестрые цветовые сочетания, самые высокие каблуки унисекс и самые короткие платья.
Марта тем временем сбегала к другому столу, забрала оттуда несколько книг и сумку и принесла их за мой стол. Усевшись, он вытащила огромные круглые очки из футляра из голубого вельвета, на котором было вышито желтыми стежками JOHNNIE WALKER, и наколола вилкой грибочек в своей тарелке. Когда перестала звучать музыка, я заметил, что Марта не ест свой грибочек, а изучает его, прищурив один глаз, словно ювелир, оценивающий бриллиант.