– Спасибо! С меня достаточно.

Жан Торо отвел бутылку в сторону и пристально посмотрел на господина де Вальженеза.

Во взгляде Жана Торо было то свирепое выражение, которое появляется у некоторых людей, когда те начинают хмелеть.

– А? – сказал он. – С вас достаточно?

– Да, – ответил Лоредан. – Мне больше пить не хочется.

– Вот это здорово! Можно подумать, что люди пьют вино только тогда, когда им просто хочется пить, – сказал Туссен. – Да если бы мы всегда пили только потому, что нам хочется пить, мы больше одной-двух бутылок не выпивали бы.

– Туссен, – сказал Жан Торо, – мне кажется, что мсье не знает всем хорошо известную пословицу!

– Какую же? – спросил Лоредан.

– «Когда пробка вынута, вино следует выпить…» А поскольку мы эту бутылку уже открыли…

– То что тогда? – произнес Лоредан.

– А то, что ее следует выпить!

Лоредан протянул свой стакан.

Жан Торо наполнил его.

– Теперь тебе, – сказал он, поворачивая горлышко бутылки в направлении своего приятеля, подобно тому, как пушкарь разворачивает свое орудие в ту сторону, куда он хочет выстрелить.

– Я-то с радостью! – сказал Туссен, позабыв, что у него был очень волнительный день и что этот последний стакан не только будет лишним, но выведет его из нормального состояния.

И, быстро опорожнив свой стакан, он затянул уж не знаю какую застольную песню, в которой никто из присутствующих не смог понять ни единого слова, поскольку он пел на своем ужасном овернском наречии.

– Умолкни! – сказал Жан Торо, не имея сил дослушать первый куплет.

– Почему это – умолкни? – спросил Туссен.

– Потому что такое, возможно, и очень любят в центре Оверни, но никак не в Париже и его пригородах.

– Но это же отлишная пешня! – сказал Туссен.

– Может быть, но мне нравится другая… Мне, к примеру, больше по нраву та песня, которую сейчас споет нам господин граф.

– Которую я сейчас спою? – спросил Лоредан.

– Ну конечно! Вы, должно быть, знаете много отлишных пешень, как говорит мой приятель Туссен Лувертюр.

И Жан Торо захохотал тем безумным смехом, который является первым признаком наступающего опьянения.

– Вы ошибаетесь, мсье, – холодно сказал Вальженез, – я не знаю ни одной песни.

– Неужели не знаете ни одной застольной песенки? – спросил Жан Торо.

– А ведь за столом не только поют и пьют! – сказал Туссен. – Я вот теперь предпочел бы не пить, а есть. Тем более что я очень проголодался.

– Так мы готовы спеть, приятель? – спросил Жан Торо, готовясь хлопать в ладоши.

– Клянусь вам, что я не только не знаю ни одной песни, – сказал господин де Вальженез, слегка напуганный тоном, которым Жан Торо повторил свою просьбу, – но и петь-то вовсе не умею.

– Вы не уметь петь? – произнес Туссен, который, восприняв критику приятеля за то, что говорит на овернском наречии, стал стараться исправиться и начал говорить, как негр. – Я вам не верить!.

– Я еще раз вам говорю, что петь я не умею, – снова повторил Лоредан. – И весьма об этом сожалею, поскольку очень бы хотел доставить вам удовольствие. Но это – превыше моих сил.

– Какая досада! – произнес Жан Торо с юмором. – Ведь вы могли бы сами поразвлечься и меня повеселить.

– Я тем более об этом сожалею, – ответил Вальженез.

– А! – произнес Туссен.

– Что такое?

– У меня есть идея!

– Молчи!

– Но у меня есть неплохая идея! – настаивал Туссен.

– Ну, тогда скажи, что придумал!

– Коли этот молодой господин не знает песен или не умеет петь, – продолжал Туссен, не обращая внимания на сарказм приятеля, – он должен уметь плясать, не правда ли, друг Жан?