Рэнфри тем временем направился к занавешенному и закрытому ставнями окну, и отдёрнул плотную штору. Подняв раму, он распахнул скрипнувшие створки, и с наслаждением вдохнул солёный ветер, налетевший с моря. Порт находился с подветренной стороны, и его вонь почти не ощущалась. Над обрывом, куда выходили окна фасада «Кота», вились чайки, пикируя вниз за рыбой. У горизонта, в блестящем изумрудом от клонившегося к закату солнца море, виднелись белые паруса рыбачьих фелюк и небольших прогулочных яхт. Вдалеке дымил обходивший прибрежные мели сухогруз.

– Рэнфри, – Тукк отложил фотоплан, на котором яркой красной тушью был обведён прямоугольник посередине концентрических спиралей улиц. – Командир, чем тебя так заинтересовал клиент? Я знаю тебя шесть лет, с момента нашего знакомства в Гледире, и ты всегда отличался редким для наёмника здравомыслием. Почему ты согласился сейчас?

Говард достал из внутреннего кармана пиджака портсигар, и вынул толстую чёрную сигару. Этот сорт он берёг для особых случаев – табак горчил, но вместе с тем отменно прочищал мозги. «Кажется, это как раз подходящий момент, – срезав кончик сигары и раскуривая её, подумал он. – Горечь вполне уместна, как и трезвость мысли».

– Благодарю тебя, Дэл, что поддержал меня сегодня, – сказал он, выпуская струю серого дыма в раскрытое окно. Ветер моментально разодрал сигарный дым на мелкие клочки. Солнце било в глаза, и он прикрыл веки, наслаждаясь теплом. – Я не ожидал от тебя такой безоговорочной поддержки. И от Тэна.

Тукк подошёл поближе к окну, встав на расстоянии вытянутой руки от своего командира. В своё время бывший палач поклялся в верности этому человеку, спасшему его жизнь. Но не только потому, что тот осмелился противостоять бандам Гледира, вышедшим на охоту за арканцем, а ещё и из-за того, что рассмотрел человека чести и долга, скрывающегося за простоватым лицом, боцманскими бакенбардами и улыбкой в тридцать два зуба. За такими людьми можно идти куда угодно.

– Тэн – фаталист, – сделал попытку улыбнуться палач. Получилось плохо. Мышцы лица, многократно пробитого иголками татуировщика, слушались его далеко не всегда. – А я понял так, что для тебя это шанс.

Рэнфри помолчал, не открывая глаз и делая вид, что увлечён сигарой. На самом деле он напряжённо размышлял. Палач напоминал Говарду его самого, только в большей степени обкусанного жизнью, и потерявшего почти всё, кроме минимально возможной надежды. Семью Дэла взяли в заложники, и назначили выкуп в два миллиона крон после того, как Тукк лично казнил принца Аркании. Если в течение десяти лет палач не найдёт денег, то все его родственники будут казнены его учеником, который сменил учителя на посту. Оставалось всего четыре года.

– Я мало кому рассказывал об этом, Дэл, – тихо сказал Рэнфри. Горечь сигары показалась ему сейчас похожей на вкус лекарства. Делиться подобными историями было очень тяжело, но носить в себе такую боль оказывалось ещё тяжелее. – Моя дочь больна. Ей не повезло… Она подхватила серую гниль. Я потому и ушёл со службы, чтобы быть поближе к ней. Болезнь удалось сдержать, но она неизлечима. Или почти неизлечима.

– Тебе пообещали лекарство, – полуутвердительно, полувопросительно произнёс Тукк. – Извини. Это очень личное. Не стоило…

– Стоило, – выдохнул Говард. Ему действительно стало легче. – Стоило, дружище Дэл. У меня появилась надежда.

Дождь всё-таки начался. Резкий, колючий и безжалостный. Он прибивал к камням набережной клочки пыли и заставлял припозднившихся прохожих поскорее искать укрытия. Тучи нависли над береговой линией, сверкнули молниями и обрушили на летние кафе и площадки для танцев потоки холодной воды. По дорогам тут же начали стремительно сбегать ручейки, сходящиеся в низинах в огромные пузырящиеся лужи. Капли разбивали их поверхность, поднимая ещё больше водной мороси и брызг, пачкая подолы одежды и обувь горожан.