– Когда-нибудь верну и я. Сполна! – Саламонский сверкнул глазами.

Гине в раздумье покачал головой:

– Борьба ждёт нешуточная. Ренц многих разорил! Он сейчас в самом расцвете, ты – начинающий. Но за тобой – молодость и перспектива. За ним – да, капитал, опыт, но… неизбежная старость. Меня по-серьёзному он не тронет, поостережётся. К тому же со мной Чинизелли. Может, рискнёт куснуть разок-другой, не более того. Не боюсь. У меня на чужое бешенство давно… этот… сейчас в ходу модное слово… ах да – иммунитет! К тому же у тебя такая опора – родители! Твой отец, Вильгельм Саламонский, – дай бог ему здоровья! – это половина Ренца!..

Саламонский, вспомнив отца, улыбнулся, взглянул с благодарностью на Гинне. Тот продолжал:

– Отработаешь сезон-другой самостоятельно и ко мне на Балтику. Буду ждать. Считай, войну этому прохвосту Ренцу мы объявили! Подходит время ему потесниться…

– «II vaut mieux tuer le diable avant que le diable vous tue». – Саламонский вспомнил французскую пословицу. Сейчас он был сама решимость. – «Лучше убить дьявола прежде, чем дьявол убьёт тебя».

Многоопытный Гинне был сдержанней:

– Ох, чует моё сердце – «крови» будет много… Ничего! «Конь о четырёх ногах и тот спотыкается», как говорят в России, а у Ренца их всего две, так что споткнётся и он когда-нибудь. Обязательно споткнётся! «Бог не выдаст, свинья не съест» – и так у русских говорят. Интересно, как они это себе представляют? Что за страна такая?..

Очередной московский день неторопливо двигался мимо цирка по Воздвиженке, покрикивая возницами на зазевавшихся пешеходов и цокая подковами в сторону разбегающихся кривыми пальцами улочек и переулков Арбата.

Тротуары шуршали осенними мётлами, лениво сметающими в громадные кучи жёлто-красные листья, похожие на выброшенные вчерашним днём просроченные цирковые билеты. Подожжённые кучи горьковато дымились прошлым…

Традиционная утренняя встреча Саламонского с Гинне для испитья чашечки утреннего кофе и приятного разговора, – чтобы день был светел, а дела спорились, – сегодня больше походила на заседание Генерального штаба, разрабатывающего стратегический план военной кампании.

Гинне, закинув ногу на ногу, восседал в кресле в чёрном бархатном халате. На ажурном столике, на серебряном подносе, изогнувшись носиком, словно в поклоне, в покорном ожидании стоял резной кофейник искусной восточной работы, рядом на блюдцах дымились чашки тончайшего китайского фарфора. Запах дорогого кофе густым духом витал под сводами кабинета директора Московского цирка, приятно возбуждая и бодря. Гинне кивнул Саламонскому на кресло, что напротив, указал холёной кистью руки на поднос, приглашая присоединиться. При этом на среднем пальце хозяина кабинета сверкнул крупным диамантом золотой перстень.

– Прежде чем перейти к «боевым» столкновениям с Эрнстом Ренцем, дорогой мой Альберт, нужно правильно оценить свои силы и не быть самонадеянным. Противника нужно изучить досконально. Даже если тебе кажется, что ты знаешь всю его подноготную. – Карл Гинне взял чашку, красиво отвёл руку и пригубил напиток, который оставил коричневый след на губах. – Думаю, мне сегодня удастся удивить тебя многими неизвестными фактами, касающимися Ренца и истории цирка.

Нам только кажется, что о цирке знаем всё! Могу утверждать, что о своих родителях ты так же мало что знаешь, хотя, казалось бы, вот они. Так уж мы устроены. Что откуда появилось, нам изучать лень. Да и зачем? И, потом, когда? Вся жизнь – сплошные разъезды, репетиции, новые достижения, конкуренция, ненависть, иногда любовь. Жизнь, одним словом. Как выясняется, у этой жизни есть истоки. Так вот, садись поудобней, мой мальчик, и внимательно выслушай старика Гинне, пока все мои знания о цирке не ушли вместе со мной в небытие. Рассказ мой в очередной раз не будет скорым. Ну и нам сегодня торопиться некуда – впереди выходной и кофе достаточно. То, что ты услышишь, вряд ли тебе кто поведает так обстоятельно и полно. Безусловно, некоторые вещи ты знаешь, но многое, скорее всего, нет. Возможно, когда-нибудь я возьмусь за перо…